Сентябрь 1954-го: Учения под атомным грибом
Солдаты, пережившие ядерный взрыв, обращались в Министерство обороны, в правительство страны — просили не наград, не почета. Хотели, чтобы была рассказана правда об их верности присяге, выполнении выпавшего на их долю воинского долга. Чтобы с их судеб была снята наконец завеса секретности.
В популярных изданиях уже примелькались несколько общеизвестных вех в становлении СССР как ядерной державы: 1946-й, декабрь — осуществлена цепная реакция в урано-графитовом реакторе; 1949-й, август — первый взрыв атомной бомбы; 1954-й, июнь — вступила в строй первая АЭС... Однако были и другие, не менее важные события в ядерной эволюции страны. Об одном из них — воинских учениях с применением атомного оружия — рассказывает их участник, ныне заместитель генерального директора ленинградского ПО «Севзапмебель» Владимир Яковлевич БЕНЦИАНОВ.
В СЕНТЯБРЕ 1953 года двадцатилетнего Владимира призвали в армию. До весны их часть размещалась в Белоруссии. Весной же пришел приказ о передислокации. Начались недолгие сборы, упаковка приборов, техники.
— Неожиданно, — рассказывает В. Бенцианов, — нам всем, солдатам и офицерам, приказали сбрить волосы на голове. На общем построении замполит, сняв фуражку, демонстрировал гладко выбритую голову...
Погрузка в вагоны по тревоге — и на восток. Позади Москва, Куйбышев, Чапаевск... На дальней станции выгрузка и марш к реке, где разбит большой лагерь.
Обустроились и узнали, что прибыли в Южно-Уральский военный округ для участия в учениях с применением... атомного оружия. Мы не испытали страха. Знали мы об атомной бомбе очень мало, о последствиях ядерных взрывов — еще меньше.
Подготовка была сложной и тяжелой. Подолгу ходили в противогазах, даже спали в них. Изучали секретные наставления по противоатомной защите. Главное, считалось, ударная волна. А посему ничто не должно было выступать над поверхностью земли. Рыли окопы, блиндажи, укрывали реактивные установки и автомобили.
В один из дней у всех взяли подписку о неразглашении того, что будет происходить в лагере и во время учений, в течение двадцати пяти лет. Тогда ребята этому особого значения не придавали, гордясь лишь причастностью к особо важной военной службе. Тем более что кормили хорошо, выдавали новое обмундирование, да и развлекать старались: приезжали бригады армейских артистов, часто крутили кино.
Проходили и собрания — партийные и комсомольские. Командир батареи капитан А. Аминев и замполит подполковник В. Цыпин, прошедшие войну, старались настроить молодых солдат на точное выполнение задач учений.
Взрыв назначили на начало сентября. Атомную бомбу должны сбросить с самолета. Мощность ее не объявлялась. Потом отменили решение — якобы ветер дул не в ту сторону. Стали ждать подходящих метеоусловий.
А тренировки продолжались. То и дело тревоги, поджигались бочки с мазутом на месте будущего эпицентра, где устроили полукилометровую крестообразную канаву, засыпанную известью. Если такую бочку правильно расположить, то при ее горении образуется грибообразное облако копоти — такую тогда придумали имитацию атомного взрыва.
Место выбрали для учений — залюбуешься. Холмы и долины, овраги и какие-то предгорья. Роскошные дубовые рощи, а рядом — пшеничные поля и арбузные бахчи. У эпицентра — специально построены здания разной высоты, подземные сооружения, расставлена разнообразная военная техника. Нам объявили в какой-то момент, что на учения прибудут министр обороны Н. Булганин, его заместители, командующие родами войск.
Войсками на учениях командовал генерал И. Петров, а учениями в целом — замминистра обороны маршал Г. Жуков. Жара тогда стояла страшная. Воду из реки не пили — ее возили откуда-то в цистернах. Желудочно-кишечные заболевания, однако, случались, но у лагеря было сосредоточено много военных госпиталей, и потому эпидемии не возникло.
Время шло. Все проверялось и перепроверялось. По окопам, вырытым в двух с половиной километрах от эпицентра, прошел академик И. Курчатов, посоветовал солдатам замазать все деревянное глиной, чтобы не сгорело во время взрыва. Выдали всем и специальные вкладыши к противогазным стеклам, почти непрозрачные: солнце сквозь них едва видно. Прямо на крыше блиндажа центрального поста 12 сентября прошло партийное собрание с повесткой дня: «Перед боем». Потом — комсомольское собрание.
13 сентября. 20.00. Только легли отдыхать после плотного ужина — боевая тревога. Надели поверх маек и трусов кальсоны и рубашки — это в 30 градусов жары. Отбой. 22.00. Снова боевая тревога. Приказ получить еще и теплое белье.
14 сентября. 6.00. Подъем. Голубейшее небо, полная тишина. Даже птицы, обычно голосистые в такую рань, молчали. Усиленный завтрак, проверка связи, приборов. Вся техника загнана в укрытия. Ребята закатили на блиндаж камень пудов под двадцать — посмотреть, что с ним будет. Потом приказ — всем в укрытия...
В момент взрыва Бенцианов сидел на каком-то ящике в блиндаже рядом с замполитом, подполковником Цыпиным. В 9.30 раздались слабые звуки взрывов — это имитация на месте цели для проверки аппаратуры. А через несколько минут земля стала вроде покачиваться. Замполит сказал: «Что вы, товарищ Бенцианов, качаете ящик». И вдруг — удар. Как сваю в землю вбили. Только со страшной силой. И сразу — звук. Ни на что не похожий. Страшный. Ни в одном наставлении о таком — ни слова. Треск, скрежет. Приборы все зашкалило. Командир батареи Аминев хотел доложить по телефону о регистрации взрыва, но связи уже не было. Он выскочил из блиндажа и тут же вернулся назад, плотно закрыв дверь и завесив ее плащ-палаткой. Они потом встретились, солдат Бенцианов и комбат Аминев. В 1987 году комбат, приехав в Ленинград в гости к своему солдату, рассказал, что увидел он тогда огромное, несущееся прямо на них черное облако...
Через 40 минут разрешили выйти из блиндажа. Увидели лес без единого листика, а камень двадцатипудовый куда-то унесло. Кабины автомобилей а укрытиях сдавило так, что треснули и высыпались боковые и лобовые стекла.
Тут же каждому поставили боевую задачу.
— Мне приказали бежать на передовой пост, что недалеко от эпицентра, — продолжает свой рассказ В. Бенцианов, — Помочь ребятам смотать кабели на катушку и вынести приборы. Побежал. В полной выкладке. Поверх хэбэ — накидка, сверху — плащ-палатка, на сапогах — бахилы, ну и, конечно, в противогазе. Тяжело. Жара под 40 градусов. Взглянул на небо: батюшки, все в каких-то рваных тучах, совершенно фантастических цветов.
И тут заговорили орудия и реактивные установки. Сотни самолетов начали одновременно бомбежку. Целились в заранее намеченные квадраты, эпицентр не трогали — проверяли, как работает техника, как держатся люди. Долго проверяли. Часа четыре. Бывалые офицеры, участвовавшие в штурме Берлина, потом говорили, что такого не видывали...
Все пять километров я пробежал бегом. По пути сорвал противогаз, огляделся. Не был бы бритым — должно быть, волосы встали дыбом...
Вокруг — обожженные деревья, горит трава... Даже земля вроде дымится. Некоторые деревья какой-то исполинской силой по пояс в землю вбиты. И пыль везде носится, мелкая такая.
Прибежал на пост. Ребята боятся выходить. Но деваться некуда: взяли приборы, оружие — и бегом на центральный пост. А там — «по машинам!» — и снова к эпицентру. Проехали мимо нескольких сметенных с земли или сожженных деревень (жителей, слава богу, выселили до взрыва). Одни трубы печные торчали кое-где. Видел я и группу офицеров с голубыми повязками на рукавах, видел широкую трещину в земле. И все время шла пальба и бомбежка. Рядом с эпицентром остановились, развернули приборы...
О радиоактивном заражении речь пошла лишь поздним вечером, когда голодные (кухня где-то потерялась) добрались до лагеря. У всех сохло в горле, болела голова и в ушах стоял стук и звон. Начальник химслужбы подполковник Воловельский начал обследовать солдат радиометром — «кочергой». Володя запомнил цифру «пятьдесят», которую тот назвал. Поздней ночью прибыли в лагерь. Нашлась кухня, поужинали. Потом всех отправили в оборудованную в большой палатке баню. Помылись. Поменяли обмундирование. Но, сапоги, портянки, майки и трусы не заменили.
— Все эти 35 лет я боролся и за здоровье и за достоинство,— с грустью говорит Владимир Яковлевич. — Вместе с немногими, кто остался в живых.
Первые необычные ощущения начались уже через год после взрыва. Головные боли, ломота в позвоночнике, боли в суставах, в костях, нелады со зрением.
Лежал В. Бенцианов в госпиталях и клиниках. Но не мог, связанный присягой и подпиской, сказать врачам о том, что с ним было. Только в 1961 году он впервые рассказал обо всем в военно-медицинской академии. Услышал на обходе, как кто-то из врачей сказал: «Был под «снежком».
Д. ЕФРЕМОВ. ЛЕНИНГРАД.
ОТ РЕДАКЦИИ. Солдаты, пережившие ядерный взрыв, обращались в Министерство обороны, в правительство страны — просили не наград, не почета. Хотели, чтобы была рассказана правда об их верности присяге, выполнении выпавшего на их долю воинского долга. Чтобы с их судеб была снята наконец завеса секретности.
Сегодня им необходима элементарная помощь. Ведь потеряно здоровье, а многим еще предстоит зарабатывать пенсию. А может, они ее уже заслужили, как, впрочем, и льготы. положенные участникам боевых действий, хотя война для них длилась меньше суток!
В Минобороны должен быть поименный список всех, кто участвовал в тех давних учениях. Хорошо бы поднять его, найти оставшихся в живых, помочь. Прецедент тому есть, и неплохой. В этом году Совмин СССР принял постановление о льготах, которые распространяются на военнослужащих, выполнявших свой долг в Северной Корее, Сирии, Египте, Вьетнаме, Эфиопии, Анголе. Отныне они приравнены в правах к «афганцам». А Бенцианов, сотни и сотни других «солдат ядерных учений»!
«Известия», 15.10.1989
Учения 1954-го. Вглядимся в документы.
За пять суток до начала учений все войска были выведены из запретной зоны. По периметру ее выставили охранение. С этого момента и в течение первых трех суток после взрыва допуск туда производился только через контрольно-пропускной пункт по специальным пропускам и жетонам. В приказе Г. Жукова говорилось: «...В день учения с 5.00 до 9.00 запретить движение одиночных лиц и автомашин...»
Он тоже был под «Атомным снегом»
Младен Живойнович Маркович представляет в Москве ряд зарубежных торговых фирм. В редакцию обратился после того, как прочел в «Известиях» (№ 288) корреспонденцию «Сентябрь 1954-го: учения под атомным грибом».
Жаркий сентябрь 1954-го
В СУДЬБЕ каждого человека существует какая-то дата, с которой начинается новая точка отсчета времени. В моей жизни ею стал день 14 сентября 1954 года. 9 часов 34 минуты. Качается земля. А потом—удар. Глухой. Тяжелый. Сотрясающий душу и тело.
Statistics: 85
Лева Задов - бывший чекист?
По Москве поползли невероятные слухи о том, что Леву Задова, бывшего шефа махновской контрразведки, члена батькиной «следственной комиссии», палача и садиста посмертно оправдали.