Кронштадтский мятеж
«...Вот наши требования: долой продразверстку, долой продотряды, даешь свободную торговлю, требуем свободного переизбрания Советов!»
ЕЩЕ не сделано ни одного выстрела. Вокруг Кронштадта во все стороны — ослепительно белая пустыня. Отливает на солнце чистый, нетронутый лед.
В кубрике матрос-артиллерист, примостившись, пишет жалобу: «У моей семьи... реквизирован хлеб сверх разверстки, так как назначенная разверстка в октябре месяце была моей семьей выполнена полностью, и эта последняя, в январе месяце, была, по моему мнению, незаконной».
В это же самое время в Москве девушка-студентка, готовясь к занятиям в Свердловском университете, читает книгу о Парижской коммуне. Баррикады, пламенные ораторы, пушки версальцев... «Хлеба утром нам не выдали, и мы отправились на семинар, попив голого кипятку».
Что же сведет этих людей через несколько дней друг против друга на льду Финского залива? Как случится, что, взяв оружие, они скажут себе: «Победить или умереть»? Трагедия в том, что обе стороны пойдут в бой под красным знаменем.
1921 год. На занесенных снегом рельсах стоят паровозы с погашенными топками. На заводах погасли мартены. Остановились станки. Производилось всего 2,8 процента чугуна и 4,5 процента стали против довоенного уровня. Нет дров, соли, спичек. Б Петрограде запасов хлеба на сутки. В газетах печатаются списки закрывающихся заводов. За полгода стоимость фунта хлеба на рынке выросла в 7 раз. В газетах — революционная патетика и призывы к бдительности: «По улицам Петрограда расхаживают подозрительные личности и распространяют всяческие слухи».
В начале марта в Петроград приходит известие, в которое многим трудно было поверить. Восстал Кронштадт, считавшийся опорой революции. По горячим следам председатель Петроградского Совета Г. Зиновьев совершенно просто определил причины восстания, заклеймив агентов белой эмиграции: «Они пробирались в Кронштадт, сыпали золотом».
Кронштадт. Неприступная крепость на острове Котлин. Бетонные форты. Вмерзшие в лед корабли. Не раз потом его назовут пороховой бочкой, к которой поднесли огонь.
Не будем идеализировать всех участников этой драмы. Матросы Кронштадта представляли собой пеструю картину. К тому времени тысячи моряков ушли на фронт. На бездействующих кораблях появился тип матроса которого называли «клешником». «В каютах броненосцев валяются на койках, дуются в карты и в орлянку, пьют самогонку моряки новой формации, питомцы «бюро найма моряков», сухопутные любители усиленного пайка и гордые носители классических клешей в 70 сантиметров». («Последние известия», Рига).
Однако, кроме «люмпен-клешииков», среди матросов было много людей, связанных с деревней. Об их настроениях можно судить по оставшимся в архивах заявлениям. Это жалобы на продразверстку. В самом Кронштадте — урезанный паек, нехватка топлива.
На фоне этих событий стоит упомянуть о фактах, которые внесли в трагедию свою лепту. Летом 1920 года в Кронштадт приехал Федор Раскольников, назначенный командующим Балтийским флотом. Герой войны, известный храбростью. Однако входившая в моду привычка насладиться своею славой не обошла и его. Федор Раскольников и его жена Лариса Рейснер жили в Кронштадте на широкую ногу. По вечерам в доме горели огни, слышалась музыка, сюда приезжала из Петрограда знать новой формации. В доме их обслуживал штат прислуги. Все это припомнят на митингах. В местной газете утверждался культ Раскольникова, театру без ложной скромности было присвоено его имя. Матросам читались лекции: « Итальянская живопись», «Греческая скульптура», «Нравы и быт жителей Австрии». Как говорится, хотели хорошего. Но вот беда — матросы были в основном малограмотными, выходцы из глухих деревень, где и слыхом не слышали о таких предметах.
К тому же душа болела о другом.
Один из участников восстания в Кронштадте моряк Иван Ермолаев вспоминал: «Мы были связаны с деревней, знали о ее тяжелом положении — кто по коротким отпускам, кто по переписке. Мы знали, что наши семьи задавлены продразверсткой, терроризированы продотрядами, доведены до голода и впереди не видно никакого просвета».
Наступил день, когда отчаяние выплеснулось на улицы. События происходили стремительно. 28 февраля на линкоре «Петропавловск» было созвано собрание. В кубрике собрались десятки людей. Сидели на полу, стояли. Тусклая лампа, дым самокруток. За столом председатель — старший писарь С. Петриченко. Ораторы заходились в крике: «За что боролись?!» Вечером приняли резолюцию, которую С. Петриченко написал заранее. В ней были названы требования: немедленные перевыборы Советов тайным голосованием, свобода слова для «анархистов и левых социалистических партий», снятие заградотрядов, уравнение пайка «для всех трудящихся, за исключением горячих цехов» и т. д. Местная газета сообщит, что восставшие требуют «восстановить настоящую власть Советов».
1 марта на Якорную площадь жители Кронштадта шли с оркестром, песнями. Колонны с линкоров встали перед трибунами. На митинг ждали М. И. Калинина, председателя ВЦИКа. Однако его слова потонули в выкриках матросов. «Когда на трибуне появился Калинин, его встретили аплодисментами, ждали, что он скажет, — вспоминает Иван Ермолаев. — Но когда он стал говорить о заслугах моряков... раздались возгласы: «Хватит похвал! Скажи, когда отменят продразверстку?..» Калинин пытался как-то оправдать продразверстку, но тут на трибуну поднялся широкоплечий немолодой матрос и громко крикнул: «Хватит хвалебной болтовни! Вот наши требования: долой продразверстку, долой продотряды, даешь свободную торговлю, требуем свободного переизбрания Советов!» Эта резолюция и была принята на митинге.
В ТОТ ЖЕ день М. И. Калинин с трудом выехал из Кронштадта. Караул задержал его у Петроградских ворот. Пережитые волнения не были им забыты. В «Петроградской правде» появилась его статья, в которой говорилось: «Кронштадт в руках врагов Советской власти».
«Кронштадт замер, люди старались не выходить на улицу, шептались при встрече, растерянно спрашивая: что случилось, какой ревком, какая и чья власть, кто во главе», — пишет один из участников этих событий.
На стенах домов — приказы: «неуклонно исполнять все распоряжения... ревкома», запрещается выезд из Кронштадта без разрешения, введен комендантский час.
Так началось противостояние. Но все-таки кровь еще не пролилась. И можно остановиться, начать переговоры. Иван Ермолаев написал впоследствии: «основная часть гарнизона не хотела обострения борьбы». Тому много подтверждений. Но ожесточение, ставка на силу все дальше разводят обе стороны.
История состоялась. Но нам остается право размышлять над тем, что случилось. История не терпит плакатных истин, все сложнее. Не будем создавать новые мифы теперь уже вокруг Кронштадтского ревкома. Эти матросы были детьми своего времени. Провозгласив свободу, сразу взялись за оружие. Декларируя гуманные цели, проявили жестокость. Воюя за человеческие права, тотчас же ущемили их.
В Кронштадте, в зале народного дома, собрались делегаты. На трибуне возбужденные ораторы: «Братва, стоять будем до конца!», «Долой бузу!» И в этот момент в помещение вбежал матрос: «Сюда идет отряд коммунистов! С пулеметами! Я сам видел!» Как выяснилось вскоре, никакого отряда на улице не было. Между тем присутствующих в зале коммунистов арестовали. Петриченко проголосовал предложение считать президиум совещания «временным ревкомом». А вечером того же дня вооруженные люди стучали прикладами в двери квартир, где жили коммунисты. По приказу ревкома начались аресты.
«Камеры были до отказа заполнены арестованными коммунистами. Ночи пришлось проводить, стоя или сидя на бетонном полу. Тюрьма не отапливалась... Давали только овес...
— Ну, снимай ботинки, — приказал комендант.— Они вам больше теперь не нужны — приказ ревкома». (Н. А. Михеев, политработник).
В газетах тех дней представала поверхностная картина событий в Кронштадте. Их суть сводилась к «проискам белогвардейцев». Требования крестьян, одетых в матросские бушлаты, в расчет не принимались. Матросы не были искушены в политике, но чувство справедливости оказалось задетым очень остро. С самолета в крепость сбрасывали листовки:
«Теперь вы видите, куда вели вас негодяи. Достукались... Уже выглянули оскаленные зубы бывших царских генералов. Всех этих Петриченок и Тукиных дергают, как плясунов... Если вы будете упорствовать, вас перестреляют, как куропаток».
Эти листовки, попав в возбужденную массу матросов, еще больше усиливали противостояние. Спустя годы в записках Ивана Ермолаева отзовутся обиды тех дней: «Власть имущие... разговаривать с крестьянами, одетыми в матросские бушлаты и красноармейские шинели, протестующими против аграрной политики правительства, видимо, считали для себя унизительным». Примерно так и рассуждали матросы в осажденной крепости.
И это еще больше подливало масла в огонь.
В лице мятежников — всех, без различия их взглядов (а они были!), лепился «образ врага». Что осталось, кстати, в истории на долгие годы. «Моряков Кронштадта называли «бандой мятежников», «шайкой наемников». О них писали: «Подонки Петроградского порта, недоучившиеся гимназисты, пленные (??) махновцы и деникинцы»... (С. Урицкий). А подавление мятежа вошло в ранг героического деяния.
Никаких уступок в борьбе... Кронштадт разбит на 4 боевых участка. А в Москве юная Лиза Драбкина, будущая писательница, вместе с другими студентами «Свердловки» уходит на фронт: «По рукам пошел вырванный из тетради листок, на котором записывались добровольцы, желавшие ехать под Кронштадт... Потом, закинув на спины тощие вещевые мешки, мы шагали по коричневой снежной жиже... Но на душе скребло... мы ехали под Кронштадт, гордость революции».
2 марта, всего через два дня после митинга на Якорной площади, где была принята «мятежная резолюция», в Москве правительство издает специальное постановление: «...Город Петроград... объявить на осадном положении».
ШТУРМ КРОНШТАДТА... В оставшихся документах — слепок трагедии. Без каких-либо переговоров все мятежники объявлены врагами революции. Ультиматумы и угрозы, будто речь идет не о собственном народе. Кронштадт в приказах именуется «противником». Но разве не ради этих простых людей, мятущихся, отчаявшихся, ищущих выхода, утверждалась власть Советов?
В Петрограде появлялись прокламации: «Мы не можем и не должны спокойно слушать грохот пушек... Требуйте немедленной приостановки военных действий против матросов и рабочих Кронштадта. Требуйте от власти немедленного вступления с ними в открытые и гласные переговоры...»
Н0 история пошла по другому пути. Никаких компромиссов! «В разговоры с мятежниками не вступать!» — гласили приказы. Не останавливала и невероятная трудность штурма. Никогда, за всю его историю никому не удавалось взять Кронштадт. Военные специалисты могли рассчитать, как велики будут жертвы. Но приготовления к штурму велись поспешно и решительно. Командарму М. Тухачевскому подчинены войска Петроградского округа.
В Кронштадт доставлен ультиматум — «Последнее предупреждение», подписанное Л. Троцким.
«Приказываю:
Всем, поднявшим руки против социалистического отечества, немедленно сложить оружие...
Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской Республики.
Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников вооруженной рукой...
Ответственность за бедствия, которые при этом обрушатся на мирное население, ляжет целиком на головы белогвардейских мятежников.
Настоящее предупреждение является последним».
На ультиматум Кронштадт не ответил.
Объявляя Кронштадт «противником», правительство осознавало необходимость перемен. В тот самый день, когда начался мятеж, Ленин сказал, выступая на пленуме: «Народ наголодался так, что нужно было улучшить его положение во что бы то ни стало...» Написаны первые тезисы об отмене продразверстки, замене ее хлебным налогом, т. е. сделан шаг к тому, чего требовал Кронштадтский ревком.
В те дни, когда иа берег Финского залива стягивались воинские части, 8 марта в Москве открылся X съезд РКП(б). Тревога, вызванная кронштадтскими событиями, остро ощущалась и на заседаниях. Однако суждения и поступки, связанные с этой трагедией, оставались противоречивыми, двойственными. В своем докладе В. И. Ленин говорил о восстании в Кронштадте: «...Нам необходимо взвесить обстоятельно политические и экономические уроки этого события». На съезде обсуждалась новая экономическая политика. По поводу лозунга свободной торговли, который был и в резолюции восставшего Кронштадта, Ленин подчеркивал, что «он отвечает экономическим условиям существования мелкого производителя». Делегаты съезда приняли решение об отмене продразверстки и замене ее продналогом, о снятии продотрядов. Это ли не основание для переговоров с матросами Кронштадта? Надо ли говорить о том, как мучительно ждали в осажденной крепости этих решений. Но ставка на силу была уже сделана. 300 делегатов съезда уходят на штурм Кронштадта.
Многие из них с поля боя не вернутся.
НАСТУПАТЬ по льду... Идти под огнем по скользкой целине, где не выроешь окоп, не укроешь голову под огнем. С тревогой красноармейцы смотрели на залив. Е. Драбкина писала: «Красноармейцы не говорят слова «лед». Они величают его «ОН». ОН трещит... ОН вздыхает... ОН побелел, потемнел, посерел, потолщал, потоньшал... ОН помокрел, зазернился, шуршит, пухнет, млеет, преет, слезится...»
В воспоминаниях немало говорится о «ледобоязни», которая распространилась среди красноармейцев. Даже опытные крутили головами: как наступать по льду? Но, думается, дело здесь куда сложнее. Как идти против своих — вот что было непонятно и мучительно.
Незадолго до штурма два полка вышли из повиновения. О чем говорили в ту ночь в казармах? Нет сомнения, что красноармейцы не могли смириться с тем, что идут в бой против матросов. Утром, когда они построились на площади в Ораниенбауме, их внезапно окружил полк особого назначения под командованием Федько. Им объявили приказ: «Полки разоружить, зачинщиков отдать под суд».
«Жалкий и без того пришибленный вид разоруженных солдат усиливался еще тем, что при оборванности обмундирования красноармейцы были сильно истощены физически продолжительным хроническим недоеданием...» — писал В. К. Путна, командир дивизии.
С другого берега тоже отзовется: «Мы не хотели открывать огонь,— скажут артиллеристы в Кронштадте. — Но командиры и ревкомовцы выгоняли нас к орудиям. У нас никогда раньше не было споров между коммунистами и беспартийными».
«Даешь Кронштадт!» В ночь с 16 на 17 марта полки спускаются на лед. Это уже второй штурм. В первом брошенные в бой курсанты погибли, не дойдя до фортов... Туман над заливом. Ледовые торосы. Топот ног, скрип полозьев. Пулеметы на санках. Красноармейцы в белых простынях. За плечами — винтовки, в руках — доски, лестницы, багры... «Вперед!» Надо успеть перейти залив до рассвета.
Огни прожекторов шарят по льду. Огонь! По наступающим в упор бьет корабельная артиллерия. Пушки из фортов. Взрывы «будто гигантским плугом вспарывают ледяной панцирь залива». Кто командует, кто ранен, тонет, просит о помощи? Ничего не разобрать в хаосе боя. Укрывали головы за телами погиб погибших. «От снарядов вздымались вверх фонтаны воды, летели вокруг ледяные и стальные осколки, вырастали полыньи. Кого накрывал огонь, тот «пропадал без вести» — уходил под лед», — пишет один из очевидцев.
Мимоходом приведем примеры того стиля, в котором было принято писать об этом штурме. И в первых листовках, и через годы: «Спокойствием и решимостью светятся лица доблестных красноармейцев», «этот стремительный бег вперед, это полное презрение к опасности и смерти». «Появляется Ян Фабрициус. Он в своей неизменной черной бурке, которая на его могучих плечах развевается, подобно крыльям орла».
...В каждом воспоминании — страшные подробности о потерях среди наступавших. «Появились раненые. Лучше всего я запомнила первого, которого перевязывала. Ему оторвало руку, кровь била струей и залила мне халат». (Е. Драбкина). «Попав под артиллерийский огонь, шесть подвод вместе с возчиками ушли под лед» (С. Подольский).
Потери были, видимо, чудовищные. «Под полковым знаменем собралось всего 250 человец, а по списку в полку числилось около тысячи...» (Н. П. Растопчин). «Колонны бойцов поредели, в полках на 50 процентов» (П. Е. Дыбенко). «Потери бригады выражаются в следующем: красноармейцев убитыми и ранеными до 60 процентов. Политработников постоянного состава до 70 процентов». (Нз отчета).
История свершилась. Но все-таки хочется спросить — неужели у обеих сторон не было другого выхода, кроме грома пушек?
18 марта Кронштадт сложил оружие. Сведения о судьбе мятежников противоречивы. 6—8 тысяч ушли по льду в Финляндию. 2,5 тысячи матросов взяты в плен. Шли скорые суды. И в это время происходили непостижимые истории. юная девушка-санитар спускается в подвал тюрьмы, чтобы прочесть матросам лекцию... о Парижской коммуне.
«...Глубокая камера, покрытые тряпьем нары, мокрые стены, белые пятна лиц... Но приказ есть приказ, и его надо выполнять.
— Парижская коммуна, — сказала я, — была великим выступлением...
Справа непроницаемое лицо пожилого матроса... Но вот он поднял глаза — и безысходный их взгляд полоснул меня по сердцу...»
В самом деле — до лекции ли о Парижской коммуне осужденным? Жестокость принимает разные формы. А ведь хотели хорошего.
...МЫ СВЯЗАНЫ со своей историей больше, чем способны это осознать. Однако сложность тех событий часто ускользает от нас. Привычка сводить суть к плакатной простоте имеет над нами силу. Не потому ли повторяются исторические драмы на новых витках? «Урок Кронштадта». Ставка на силу, небрежение к компромиссу, кажущаяся легкость решения... Все, что способно породить трагедию, которая не исчезает, а тянется, цепляясь, в иные времена. Смысл этого урока в том, чтобы на весах истории прежде всего ценилась человеческая жизнь.
Не потому ли сегодня мне особенно тревожно?
Л. ОВЧИННИКОВА. (Наш спец, корр.). Кронштадт.
«Комсомольская правда», 28.02.1991
Кронштадт - 21
«...Гнуснее и преступнее всего созданная коммунистами нравственная кабала: они наложили руку и на внутренний мир трудящихся, принуждая думать их только по-своему, прикрепив рабочих к станкам, создав новое рабство. Сама жизнь под властью диктатуры коммунистов стала страшнее смерти. Здесь поднято знамя восстания для освобождения от трехлетнего насилия и гнета...»
Statistics: 57
Запутанная история
В заметке «Чей корабль!», опубликованной в «Известия»» № 97 от 7 апреля с. г. говорилось о том, что в центре Киева, у берега Днепра, милиция обнаружила военный корабль при полном вооружении и без команды.