Переворот, в котором участвовал Крючков, был не первым в его биографии
КОГДА 20 августа, мой английский друг тележурналист Рури Пек предложил попытаться взять интервью у председателя КГБ СССР, я, признаться, с большим удивлением посмотрел на него. В своем ли ты уме, парень? Встретиться и поговорить с шефом секретной службы и в обычное-то время казалось мне делом почти безнадежным, а тогда и поддано. Шел второй, пожалуй, самый драматичный день путча, и еще никто не мог сказать, чем все обернется.
Предыдущие сутки мы с Рури Пеком провели на улицах Москвы, наблюдая за тем, как густеет броневая туча. Где-то в полночь вице-президент России А. Руцкой в своем кабинете, заполненном вооруженными людьми, дал нам интервью, которое было составлено из очень энергичных выражений. Прощаясь, бывший боевой летчик неожиданно отвернул полу пиджака и показал пистолет системы Стечкина в кобуре под мышкой. «Здесь двадцать патронов,— со знанием дела пояснил он.— Пусть только сунутся».
Наутро слухи о готовящемся штурме российского парламента стали еще упорнее. Казалось, сам воздух в тот день был пронизан острым предчувствием близкой беды. Тут-то англичанин и вывел меня из охватившей депрессии: «Давай у Крючкова спросим — будет атака на «Белый дом» или нет».
Честно скажу, сам бы я никогда не решился позвонить главному начальнику госбезопасности. Сидит, увы, глубоко внутри проклятая робость, нажитая в предшествующие годы, мешает прочно укоренившийся в памяти многократно слышанный грозный окрик: «Не положено!» Но мой английский коллега, начисто лишенный подобных предрассудков, сделав свое немыслимое предложение, сразу придвинул телефон: «Звони».
Конечно, трубку поднял не сам председатель, а его помощник по фамилии Дьяков, который доброжелательно выслушал мою просьбу и, как ни странно, пообещал немедленно доложить о ней шефу. Когда через некоторое время я вновь набрал номер КГБ, помощник любезно ответил: «Владимир Александрович сейчас чрезвычайно занят, но просил передать, что завтра постарается вас принять».
Теперь-то мы знаем, чем был так занят в тот день глава госбезопасности. Судя по свидетельствам близких к нему лиц, Крючков отдавал-распоряжения насчет захвата Президента России и его окружения. Разумеется, было ему тогда не до интервью.
Прежде мы никогда не встречались, и Крючков вряд ли догадывался о моем существовании. Я же, начиная с определенного момента, стал пристально следить за этим человеком, пытался, анализируя доступную мне информацию, проникнуть в логику его слов и поступков. Дико, наверное, звучит: шеф КГБ «под колпаком» у журналиста.
В чем причина этого нездорового и, по-видимому, опасного любопытства? Дело в том, что в биографии Владимира Александровича есть эпизод, малоизвестный за пределами секретного ведомства, но по «калибру» вполне соответствующий недавним августовским событиям. Я утверждаю: 12 лет назад он уже принимал участие в государственном перевороте, причем, как и теперь, выступал на первых ролях.
НО, ВПРОЧЕМ, сначала попробую поближе познакомить вас с человеком, еще вчера возглавлявшим самую могущественную секретную службу в мире, а сегодня — узником следственного изолятора, в народе именуемого «Матросская тишина».
Став в середине 70-х годов начальником Первого главного управления (ПГУ), то есть внешней разведки, 50-летний генерал ввел в оборот расхожее выражение «оперативная честность». Видно, с честностью среди разведчиков дело обстояло неважно, ибо новый начальник объявил нешуточную войну лгунам, мздоимцам, любителям выпить. Ветераны вспоминают, как один несориентировавшиися заграничный резидент по въевшейся привычке угождать начальству к юбилею В. А. прислал из-за кордона крупный подарок. Все. На этом его карьера закончилась.
Если кто-то, вернувшись из заграничной командировки, появлялся в главке с чемоданом сувениров, об этом тут же доносили шефу, и гнев его был ужасен. Он жестоко искоренял выпивку на работе (разведчики, как и большинство другид советских людей, оказались подвержены этому греху). Словом, в личном плане Крючков, как дружно утверждают многие, был безупречен.
Он сделал себя сам. Начав трудиться в годы войны разметчиком на заводе, очень скоро выбился по комсомольской линии и за три года вырос до должности второго секретаря Сталинградского горкома. Закончил юридический институт, работал следователем, прокурором. После учебы в Высшей дипломатической школе был направлен третьим секретарем в наше венгерское посольство, которое тогда возглавлял Ю. В. Андропов. Встреча с будущим генсеком навсегда определила судьбу вчерашнего сталинградца: после Будапешта Андропов пригласил старательного педантичного дипломата поработать с ним в ЦК. Референт, зав. сектором, помощник секретаря — продвижение почти 30 последующих лет шло в фарватере карьеры Юрия Владимировича.
В 1967-м, став руководителем госбезопасности, Андропов забрал помощника с собой на площадь Дзержинского и вскоре назначил его начальником секретариата. Профессионалы из органЬв знают, насколько велик был в комитете вес этой должности. Даже зампреды входили в кабинет начальника секретариата с большим почтением. Через четыре года, вполне освоившись в коридорах власти империи КГБ, наш герой направляется в разведку — вначале первым заместителем начальника, а затем начальником главка.
Мне приходилось слышать от некоторых работников госбезопасности пренебрежительное о своем шефе: он, дескать, не профессионал. Действительно, Крючков не учился в разведшколе и не начинал службу с должности младшего опера. Но я склонен больше доверять мнению тех его коллег из ПГУ, кто отдает должное организаторскому таланту В. А., его титанической работоспособности, умению верно определять стратегические направления в той тайной деятельности, которая без преувеличения покрывала весь земной шар.
Именно при нем могущество Первого главка стало неохватным, а само управление обзавелось собственными НИИ, вычислительными центрами и огромным комплексом зданий в ближнем Подмосковье. Объем информации, добываемой внешней разведкой, вырос в несколько раз. Однако при этом отмечают и другое: количественные показатели службы росли, но чуть ли не пропорционально снижался профессиональный уровень офицеров. Многие справедливо пеняют Крючкову на то, что в его бытность небывалый масштаб приняло зачисление в развединститут по так называемому партнабору. В элитном ведомстве не любят бывших аппаратчиков, которые, случалось, благодаря анкете умудрялись обходить в росте «чистых» профи. Тут, видимо, сказывалась цековско-андроповская закалка нашего героя, его партийно-комсомольская выучка. Недаром председатель КГБ до последнего слышать не хотел ни о какой департизации органов, а с «отступниками» требовал расправляться безжалостно.
Кстати, его борьба с одним из таких доморощенных «диссидентов» О. Калугиным проходила на глазах у всего света. Говорят, когда-то давно Олег Данилович в сауне неосторожно усомнился в профессиональных способностях своего шефа. Тому тут же донесли,— а недостатка в осведомителях, сами понимаете, не было, — и молодой генерал очень скоро почувствовал опалу. Злопамятство — еще одна черта Владимира Александровича. Людей независимых, со смелыми суждениями, с нетривиальными взглядами он держал подальше.
А кого же привечал? О, здесь, удивительное дело, прослеживается стиль, хорошо знакомый по примерам других сильных личностей, которые отчего-то предпочитают окружать себя бесхребетными посредственностями. Назначения, сделанные Крючковым после того, как в 1938 году он возглавил госбезопасность, шокировали весь комитет. Главная загадка, над которой ломают головы наши Штирлицы, состоит в следующем: отчего председатель стремительно возвысил трех офицеров разведки, кто так или иначе был связан по предыдущей службе с агентом-двойником О. Гордиевским, в 85-м году сумевшим обмануть КГБ и бежать из-под слежки в Англию? Один из тех, кто заботливо пестовал предателя, В. Грушко, становится первым замом Крючкова. Другой наставник английского шпиона, Г. Титов, выдвигается на должность начальника всей контрразведки и зампреда. В. Жижин назначается руководителем секретариата. Наверное, аналитики западных спецслужб до сих пор не могут опомниться: ну и мастера эти русские — так путать следы?
Впрочем, по одной из услышанных мною версий, В. А. тем самым просто-напросто спасал сам себя. Именно он, узнав, что Гордиевский почуял неладное и занервничал, распорядился снять наружное наблюдение, после чего агент СИС с удостоверением полковника КГБ в кармане скрылся благополучно в неизвестном направлении, заложив вскоре противнику почти всю нашу европейскую сеть.
Все эти годы Крючков жил по очень жесткому графику: рано утром — где бы ни находился — сорокаминутная зарядка, затем до позднего вечера, а порой и до глубокой ночи — работа. Один выходной в неделю. Сослуживцы отмечают, что по причине вечной занятости у него практически не было никакой личной жизни, он не имел друзей. Известно, что питал слабость к театру: был неравнодушен к Большому, увлекался «Современником», «Таганкой», свободные вечера во время загранкомандировок также отдавал Мельпомене.
Благодаря навыку потрясающего скорочтения, усваивал колоссальное количество информации, причем особо приглянувшиеся ему отрывки из книг, статей, информационных сообщений просил печатать на отдельных карточках. Это досье, насчитывающее теперь более 300.000 карточек, было у него под рукой всегда.
Одним словом, в отличие от некоторых своих полуспившихся собратьев по августовскому заговору, В. А. Крючков представлялся мне личностью неординарной. А вот мнения других генералов из КГБ, кстати, высказанные уже после ареста В. А. «Умный, практичный, целеустремленный». «высокоэрудированный интеллектуал». «Аккуратист. Он мне казался человеком мягким, покладистым... Я не подозревал, что он способен на столь решительные действия».
Отчего же все-таки оказался способен? Что подвинуло его на участие в путче? Я бы не хотел пускаться в область предположений, тем более что идет следствие, которое и должно ответить на этот вопрос. Но могу согласиться с теми, кто главной причиной называет полный отрыв кабинетного разведчика от реалий живой жизни. Он был обращен лицом к тоталитарному прошлому, действительность и в особенности будущее пугали его, представлялись изменой, требовали от него каких-то активных действий.
Он и действовал — в соответствии со своим пониманием ситуации, своими представлениями о добре и зле. Не будем, кроме того, забывать, что в биографии В. А. был 56-й год в Венгрии, когда он уже участвовал (хоть и косвенно) в «наведении порядка» — а тот опыт, безусловно, наложился на его восприятие процессов общественно-политической жизни. А еще был у него Афганистан, в особенности события рокового 1979 года.
РАБОТАЯ долгое время над книгой об афганской войне, ее причинах и следствиях, ее тайных и явных пружинах, познакомившись со множеством документов, поговорив с сотнями людей из разных сфер, я пришел к твердому убеждению: в ту авантюру мы на восемьдесят процентов оказались втянуты по вине людей из КГБ. И одной из ключевых фигур, безусловно, является В. А. Крючков.
Впервые он посетил столицу Афганистана почти сразу после апрельского переворота, в компании с начальником внешней контрразведки ПГУ О. Калугиным. Теперь в щедро раздаваемых им интервью Олег Данилович, по-моему, ни разу упомянул об афганских эпизодах своей службы, но в интересах истины следует сказать: что было, то было. Как свидетельствуют источники, внушающие доверие, в ходе своей командировки два генерала в основном занимались формированием нового афганского руководства. Создаваемая при их участии «команда» должна была в совокупности отвечать нескольким условиям: полная лояльность по отношению к СССР, равная пропорция представителей фракций «хальк» и «парчам», отсутствие компромата по связям с западными спецслужбами.
Тогда же к взаимному удовольствию обе стороны договорились об открытии в Кабуле представительства КГБ — это было что-то вроде филиала «Лубянки», причем вполне легального в отличие от секретной резидентуры, которая тоже продолжала работать. После чего руководитель ПГУ и начальник его контрразведки отбыли на родину. При этом, как вспоминают очевидцы, Владимир Александрович был настолько удовлетворен своей миссией, что после взлета предложил всем присутствующим распить бутылочку хорошего коньяка. В самом факте распития не было бы ничего необыкновенного, не являйся Крючков почти абсолютным трезвенником.
Может быть, он уже тогда осознал для себя всю судьбоносную важность этой командировки, почувствовал цепкие объятия Афганистана, который с той поры станет его ежедневной заботой и останется ею вплоть до ареста в августе 91-го? Может быть... Факт остается фактом: именно тогда В. А. накрепко повязал себя со всем тем, что происходило и что будет происходить за Амударьей.
Если до апреля 78-го резидентура госбезопасности в Афганистане по своей численности и характеру выполняемых задач ничем не отличалась от других, ей подобных, то после переворота все круто изменилось. Порой «за речкой» одних только генералов КГБ находилось больше десятка. В штате кабульского представительства, под «крышами» различных ведомств и советничесиих аппаратов, в спецподразделениях, разбросанных по всей стране, служили сотни офицеров КГБ. Без их ведома афганцы не могли произвести ни одно сколь-нибудь заметное кадровое назначение, не осуществлялись военные операции, не строились народнохозяйственные объекты, не отправлялись колонны с грузами. Я не хочу сказать, что эти офицеры были сплошь тупицами, а отдаваемые ими приказы всегда отличались некомпетентностью — вовсе нет, Я просто констатирую факт: на протяжении ряда лет почти всеми делами в соседней стране ведали люди В. А. Крючкова и он сам.
«Звездный миг» в афганском периоде карьеры главного разведчика — это то, что в нашей официальной историографии затем туманно называлось «началом второго этапа апрельской революции», а по сути дела было грубейшим вмешательством во внутренние дела суверенного государства, физическим устранением руководителя этого государства и последующим военным вторжением на его территорию. Главные виновники этого преступления названы: Брежнев, Андропов, Устинов, Громыко. Однако не поспешили ли мы только лишь на покойников списать все грехи?
Да, решение устранить с арены неугодного Москве Хафизуллу Амина и найти ему подходящую замену было принято высшим политическим руководством нашей страны — это установленный факт. Но вряд ли Брежнев со товарищи утруждали себя деталями: как устранить и кого посадить взамен?.. Сценарий декабрьского переворота сочинялся в Первом главном управлении под непосредственным руководством героя нашей статьи. К тому времени шеф разведки уже отыскал скрывающегося в Чехословакии от аминовской агентуры Б. Кармаля, которого в качестве возможного первого лица рекомендовал центру кабульский резидент. Перебросил в Кабул и Баграм специально обученную для ведения тайных операций команду офицеров. Еще плотнее окружил X. Амина своими людьми.
Мне удалось выяснить, что по указанию руководства ПГУ различные способы ликвидации афганского лидера рассматривались еще ранней осенью 79-го. В частности, не исключалось применение снайперского оружия и специальных мин-клэйморов, обладающих направленным зарядом большой мощности. Но по разным причинам все это отвергалось, пока наконец не остановились на варианте войсковой операции, назначенной на 27 декабря.
Историки и аналитики еще, безусловно, не оценили до конца эту дату, не воздали должное событиям, которые происходили тогда в афганской столице и которыми дирижировали из Подмосковья.
В тот день X. Амина, а заодно и все высшее руководство Афганистана вначале попытались отправить на тот свет (или усыпить?) с помощью подброшенного им в пищу какого-то дьявольского снадобья. После полудня гости, собравшиеся в резиденции руководителя страны, отведав суп, один за другим попадали со своих стульев. Перепуганная афганская прислуга срочно вызвала советских врачей из посольства и Центрального военного госпиталя. Те добросовестно промыли желудки всем, находившимся в беспамятстве вождям, чем, наверное, изрядно попутали карты организаторов покушения Во всяком случае сам X. Амин к вечеру настолько пришел в себя, что с началом штурма потребовал дать ему автомат.
Наивный человек... Он погиб спустя несколько минут от осколков советских гранат, так до конца и не осознав вероломства людей, которых всегда называл своими братьями. В тот день и накануне Амин разговаривал по телефону с Громыко и другими кремлевскими руководителями, встречался с нашими армейскими и чекистскими генералами — все они хором заверяли его в дружбе, были почтительны и подтверждали, что «северный сосед не оставит Афганистан в беде». А в это время десантники 103-й дивизии окружали дворец, спецназ КГБ выдвинулся на рубеж атаки, и смертный приговор президенту был уже подписан.
Говорят, все документы, касающиеся событий того дня, по приказу Андропова уничтожили сразу после военного вторжения. Но мои беседы с участниками секретной операции позволяют сделать вывод: приказ, полученный ими от руководства ПГУ, требовал не пленить высшего руководителя ДРА, не интернировать его, а однозначно — уничтожить. Приказ был выполнен, после чего афганское (афганское ли?) радио цинично передало: узурпатор и агент ЦРУ революционным судом приговорен к расстрелу, приговор приведен в исполнение.
...И вот я хочу задать Владимиру Александровичу всякие вопросы. Допустим, лидер соседнего государства действительно вел внутреннюю политику не так, нан нам бы хотелось. Допустим, даже в далекие студенческие годы, учась в американском университете, он действительно имел какие-то контакты со спецслужбами (хотя по поводу Амина ни одного доказательства его связи с ЦРУ по сию пору так и не обнаружено — очень хотелось их найти и очень-очень искали, но, увы...). Допустим теперь самое страшное: в результате его нехорошей, как нам казалось, политики создалась явная угроза южным границам Отечества (на самом то деле никакой угрозы, как выяснилось, не было). Так что же — оправдывает ли все это бандитским налет и физическое устранение неугодного деятеля?
Я бы также хотел спросить: а не испытываете ли вы, Владимир Александрович, муки совести по поводу совершенного теракта, в ходе которого уничтожили руководителя Афганистана и ряд близких к нему лиц, была почти полностью истреблена охрана, от своих же пуль погиб советский военврач, находившийся во дворце, были убиты полковник из спецназа и еще несколько штурмовавших? Ради чего пролита эта кровь? Ради каких высших интересов государства?
Многим людям, причастным к трагическим событиям 1979 года, я задавал вопрос: чем объяснить, что КГБ решился на столь беспрецедентную по своей наглости акцию, связанную со штурмом аминовского дворца? При этом для профессионалов я уточнял: зачем надо было идти войной на правительственную резиденцию, если ее хозяин по первому зову «старшего брата» сам примчался бы в любое указанное ему место? Амин, по отзывам его друзей и близких,— а я опросил их множество, — был человеком не без существенных недостатков, но одно его достоинство все отмечали, как очевидное: безусловную преданность Советскому Союзу. Зачем же тогда эта кровавая вакханалия вечером 27 декабря?
Один из офицеров госбезопасности, участник той операции, летом прошлого года поделился со мной своим объяснением. «Высшее политическое руководство СССР велело убрать Амина, — сказал он. — А наше ведомственное руководство решило совместить неизбежное с полезным и заодно отработать на будущее боевой вариант захвата хорошо охраняемой правительственной резиденции».
Тогда я выслушал все это с изрядным скептицизмом. А в недавние августовские дни вспомнил слова прошлогоднего собеседника. «Белый дом» на Краснопресненской набережной планировалось захватить точно по той же схеме, по которой 12 лет назад на окраине Кабула был атакован дворец X. Амина. Один к одному. Тогда репетиция, как мы знаем, удалась. Все тот же режиссер-постановщик и теперь взмахнул своей палочкой...
21 АВГУСТА ближе к вечеру я вновь позвонил в приемную председателя. «Владимир Александрович выехал». — «А когда будет?». На том конце провода тяжело вздохнули: «Боюсь, что ие скоро!»
Владимир СНЕГИРЕВ.
«Комсомольская правда», 21.09.1991
Так мы вошли в Афганистан
Сегодня есть возможность приоткрыть завесу над тайной принятия решения о вводе советских солдат в Афганистан. Вокруг этой тайны до сих пор кипят страсти, и, как мне кажется, настала пора кое о чем поговорить. Разумеется, в пределах информированности...
Statistics: 41
Смертельная доза — 10 граммов
Экспертиза доказала: нападение на дом Латыниной — преступление, совершенное общественно опасным способом.