Выстрелы в Смольном
«Группа Котолынова подготовляла террористический акт над Кировым, причем непосредственное его осуществление было возложено лично на меня.»

«Мне известно от Шатского, что такое же задание было дано и его группе, причем эта работа велась ею независимо от нашей подготовки террористического акта.
Шатского впервые я встретил в 1933 г. Следующая встреча у нас была летом 1934 г. на ул. Красных Зорь, дом № 28, где Шатскнй проводил наблюдение за квартирой, устанавливая все передвижения Кирова.
В октябрьские дни 1934 г. я вновь встретил Шатского возле квартиры Кирова, продолжающего наблюдение за ним. Так как Шатский вел наблюдение за квартирой Кирова, я свое внимание перенес к Смольному и наметил Кирова убить в этом пункте...»
(Из показаний Л. Николаева, т. 1, л. д. 50—51, 273—274).
После убийства Кирова и неудачной попытки застрелиться самому с Николаевым случилась истерика. В показаниях следствия записано: «...он кричал и кричал». Но очевидцы, а их было немало, утверждают в воспоминаниях, что Николаев не просто кричал, а вполне определенные вещи: «Я ему отомстил! Я отомстил!»
За что же мог мстить Николаев?
Дополнительные штрихи к нашему исследованию дает беседа с оперуполномоченным Р. О. Поповым*, работавшим в то время в Ленинградском управлении НКВД:
— Убийство Кирова... Это было что-то ужасное, вы не представляете, какой большой любовью он пользовался. Сначала нам сказали, что он ранен. Следователь Луллов прибежал: «Проверьте по всем картотекам Леонида Николаева». Его нигде не обнаружили по формулярам. Уже потом у его жены Драуле отобрали список всех его знакомых.
(* Фамилия и инициалы следователя редакцией журнала изменены по его просьбе. Беседа с ним состоялась в конце прошлого года, и пока не все факты из его рассказа проверены документально.)
В те далекие годы бродили слухи о романтических отношениях между Кировым и женой Николаева Мильдой Драуле. Она с 1930 года работала в Ленинградском обкоме ВКП(б), в конце августа 1933 года ее перевели инспектором-секретарем по кадрам в Ленинградское управление Наркомата тяжелой промышленности.
А. К. Тамми, бывший в то время членом бюро Ленинградского обкома комсомола, рассказывал мне:
— Киров и Драуле знали друг друга и всегда улыбались при встрече. Мне показывали письмо, которое было в кармане у Николаева. Подробности не помню. Но суть в том, что «Киров поселил вражду между мной и моей женой, которую я очень любил». Не знаю, что заставило его написать такую грязь. Сергей Миронович был чистым человеком, и подозревать его в тайной связи нет никаких причин.
Скорее всего объяснение надо искать в ином направлении.
К моменту покушения, уволенный из Института история партии, Николаев уже девять месяцев ходил без работы. В прежней должности , его не восстанавливали, от других предложений по трудоустройству он отказывался. Писал жалобы, протестуя против «несправедливого отношения к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц». Такие письма он вручал Чудову, Угарову и Кирову — дважды, когда тот выходил из машины (об этом свидетельствуют записи охраны Кирова).
При проработке следствием версии «убийцы-одиночки», на мой взгляд, мало внимания уделялось объективной оценке изъятых при обыске на квартире Николаева бумаг: личного дневника, заявлений в адрес различных учреждений, где говорилось о его «полном отчаянии, неудовлетворенности», «о тяжелом материальном положении», «о несправедливом отношении к живому человеку». - Обвинительный акт утверждает, что эти документы Николаев заготовил «в целях сокрытия следов преступления и своих соучастников, а также в целях маскировки подлинных мотивов убийства т. Кирова» — во всяком случае так представил дело Николаев иа одном из допросов. Позднее, 13 декабря, он дополнит свои показания:
«...Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный акт, чтобы скрыть участие в нем зиновьевской труппы». (Т. 1, л. д. 226).
Проходит еще неделя, и Николаев уже заявляет: «Когда я стрелял в Кирова, я рассуждал так: наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти...» (Т. 2, л. д. 190, 192).
Тут что ни признание, то вопрос. Вдумаемся: коли выстрел в Кирова должен послужить сигналом к восстанию, то полной бессмыслицей была бы маскировка Николаевым этого убийства.
Николаев родился в 1904 году в Петербурге. Образование — незаконченное среднее. Член РКП(б) с апреля 1924-го по Ленинскому призыву по первой рабочей категории. В 1925-м женился на Мильде Драуле (они познакомились в Луге, где Драуле работала зав.сектором учета укома ВКП(б), а Николаев — в укоме комсомола).
В молодости хотел попасть в военное училище. Сохранились заявление Николаева в Выборгский РК РКСМ и решение бюро: «В заявлении Николаева о посылке его в военно-техническую артиллерийскую школу отказать». И подпись секретаря Выборгского РКСМ — Котолынов. (Кто мог знать, что через десять лет судьба сведет их на скамье подсудимых!).
Мне приходилось не раз встречаться с соседями Николаева по дому, квартире, они одинаково описывают его образ. Например, Мария Васильевна Шмеркина (она и сейчас живет в том же доме) рассказывает:
— Небольшого роста, тщедушный, но большая круглая голова. Одевался скорее как рабочий, но вел себя дико надменно.
Подолгу Николаев не задерживался ни на одном предприятии, работав конторщиком, подручным слесаря, строгальщиком, служащим. 20 августа 1932 года Николаев поступает в Ленинградскую рабоче-крестьянскую инспекцию (РКИ) инспектором инспекции цен. На эту должность его рекомендовал лично председатель РКИ Наум Самуилович Ошеров. Возникает вопрос: откуда Ошеров мог знать Николаева? Тщательная проверка биографических данных доказыает, что они никогда и нигде вместе не работали. Остается предположить, что Ошерову кто-то рекомендовал Николаева, а эта рекомендация была очень весомой.
Летом 1933 года инспекция цен ликвидируется, и Николаев переходит на работу в областной комитет ВКП(б) в культпропотдел, а оттуда в октябре 1933 года в Институт истории партии. В личном деле имеется отношение культпрояотдела Ленинградского обкома партии от 14 октября 1933 года на имя директора института Отто Августовича Лидака. В нем говорится: «Сектор культкадров направляет Николаева по договоренности для использования по должности». Его определили на должность инструктора истпарткомиссии.
На новом месте Николаев не проработал и полгода. 8 апреля 1934 года общее собрание коммунистов института исключило его из партии за отказ явиться в районный комитет партии в отборочную комиссию по мобилизации коммунистов на транспорт, за обывательское реагирование на это и склочные обвинения в адрес руководящих работников-партийцев.
Спустя полтора месяца тройка по рассмотрению конфликтных дел Смольнинского РК ВКП(б) рассмотрела апелляцию Николаева.
Учитывая искреннее раскаяние, ему объявили строгий выговор с занесением в личное дело. Но в своем заключении комиссия отметила:
«Л. Николаев груб, крайне невыдержан, истеричен».
Дальше... А дальше Николаев вдруг отказывается от одной работы, от другой. На следствии он так объяснял свои действия:
«Я поставил его (Котолынова) в известность, что решил не поступать на работу в период подготовки акта, чтобы иметь достаточное количество свободного для осуществления убийства Кирова времени. Котолынов одобрил мое решение». (Т. 2, а д. 85).
Действительно, Николаеву предлагалась — и неоднократно — работа (об этом говорили секретари Смольнинского к Выборгского РК ВКП(б) на совещании 16 декабря, где Я. Аграпов докладывал ход расследования убийства Кирова). Но какая? Рабочим на завод. Николаев же требовал восстановления в институте, считая увольнение несправедливым. К тому же в этом был н материальный расчет. Николаев не имел высокой рабочей квалификации, его заработок на заводах составлял от 70 до 120 рублей в месяц, а в РКИ, обкоме партии и Институте истории партии — от 250 до 275 рублей! Поэтому Николаев в письмах в адрес различных учреждений требовал себе не просто должности, а «руководящей». Всякая работа ему была не нужна.
Но зачем ему деньги, ведь, если верить «Обвинительному заключению», материально Николаев ни в чем не нуждался:
«Показаниями допрошенных по настоящему делу в качестве свидетелей ряда лиц и в том числе матери обвиняемого Николаева Л. — М. Т. Николаевой и его жены — Драуле Мильды следствие установило, что обвиняемый Николаев материальной нужды в этот период времени не терпел, как не терпела нужды и его семья. Об отсутствии у обвиняемого Николаева Л. в этот период времени каких-либо материальных затруднений говорит также и то обстоятельство, что Николаев занимал прилично обставленную квартиру из трех комнат».
Это неправда. Домовые книги по адресу: Лесной проспект, д. 13/8, кв. 41,— свидетельствуют, что семья Николаевых, состоящая из шести взрослых, занимала две небольшие комнаты в коммунальной квартире. А материальное положение семьи было все время тяжелым.
Так что, исходя из вышеизложенного, вполне можно предположить, что Николаев писал дневник и жалобы не «с целью маскировки», а искренне считая себя несправедливо обиженным и обойденным. Такой человек, обозленный, с неустойчивой психикой, в состоянии аффекта вполне способен на непредсказуемый поступок, вплоть до убийства. Но мог ли Николаев осуществить преступление в одиночку?
А. КИРИЛЛИНА, ст. научный сотрудник Института истории партии Ленинградского обкома КПСС.
«Комсомольская правда», 01.02.1989
Statistics: 54
Кость мамонта
ЕГО ИМЯ так часто мелькало и еще продолжает мелькать на газетных страницах, что к нему возвращаться не особенно хочется. Нет в этом ни смысла, ни новизны. Собирался не раз, но какая-то сила останавливала перо. Зачем снова про это?