Об опере бывшем замолвите слово
ЭТОМУ человеку — 45 лет. В течение 14 лет был профессиональным разведчиком, дослужился до майора госбезопасности, ушел с должности старшего опера.
Его карьера разведчика складывалась так. Инженер по образованию, он был, как это принято говорить, направлен на работу в органы госбезопасности, получил два специальных высших образования в закрытых учебных заведениях КГБ СССР, специализировался в изучении турецкого языка. Но в Турцию по работе ему попасть так и не удалось. После специализации в территориальных подразделениях разведки и в Первом главке КГБ СССР (ПГУ), который, как мы теперь знаем, является разведывательным, был отправлен на Ближний Восток. Что же до официального статуса, «крыши», то его определили на достаточно высокую, с точки зрения дипломатической табели о рангах, должность — вице консула консульского отдела посольства.
На мой вопрос, откуда он знал о работе вице-консула, о том, что будет входить в круг его служебных обязанностей (в конце концов ведь не все вице-консулы являются разведчиками!), бывший разведчик ответил, что в течение нескольких месяцев перед поездкой на Ближний Восток трудился в МИДе, изучал и работу консульской службы, и тонкости дипломатического этикета, чтобы, не дай Бог, за обедом устрицу горчицей не намазать.
— Ну, наверное, поглощение устриц было не главным вашим делом за границей? — спрашиваю. — Чем вы занимались по своей, так сказать, основной профессии?
- Тем же, чем ж все мои коллеги за рубежом, — ответил мой собеседник. — Сбором политической информации, необходимой правительству для принятия политических решений. Хотя, как вы понимаете, о методике моей работы, ее технологии и специфике я говорить не могу. Но если вы читали хоть одно произведение, разоблачающее ЦРУ, то легко можете себе представить многие аспекты деятельности советского разведчика, поскольку наша спецслужба особенно ничем не отличается от западных. Разве что у тех денег побольше...
Заговорили о разведке. Мой собеседник утверждал, основываясь на ближневосточном опыте, да и на своей работе в Центре, что и в этой службе есть множество людей, которые попали в нее не по личным качествам, а по личным связям.
— Вы можете себе представить, что тот же Абель, или Молодый, или Зорге стремились бы оказаться на работе за границей и всеми силами продержаться там как можно больше для того, чтобы... заработать валюту, одеться самому и одеть семью, привезти в Союз видеоаппаратуру, автомобиль и т. д. Согласитесь, что в это трудно поверить при самом богатом воображении. Так вот, я знал десятки современных наших разведчиков, которые своей главной задачей ставили именно это. Я могу назвать множество примеров. Сын и зять Рашидова, сын и зять Алиева, дети, зятья, внуки, племянники и другие родственники военно-промышленной и партийно-государственной элиты республик и страны. Таких людей, которые были не на своем месте, скажем, в нашей резидентуре, на мой взгляд, хватало. Да и в Центре их было немало. И они нами руководили. Порой шел сплошной обман. Информацию, добываемую нами, от Центра иногда скрывал резидент, поскольку она расходилась с его собственной концепцией происходящих событий. Сотрудники Центра по этой же причине не всегда добросовестно обрабатывали переданные нами данные для доклада своему начальству, и, судя по некоторым признакам, искаженная информация, а если называть вещи своими именами, дезинформация иногда доходила до самых верхних эшелонов власти. Таким образом, получается, разведка порой обеспечивала не интересы государства, а обеспечивала ту информацию, которая соответствовала социально-политическому заказу высших партийных бонз.
Я спросил своего собеседника, соответствуют ли действительности слухи о том, что именно советская разведка добыла в свое время сведения, что в Сабре и Шатиле произойдет массовое убийство палестинских беженцев (эта информация не была использована для предотвращения резни). На это он ответил, что сам такой информации не получал, но как сотрудник разведки знал: подобная информация действительно была, но руководитель резидентуры, не посчитав ее достоверной, побоялся проинформировать о ней Центр.
— Скажу больше, — продолжает он. — До последнего дня резидент считал нецелесообразным вывозить из страны жен и детей работников советской колонии, авторитетно утверждая, что, по его данным, ливанский вооруженный конфликт лета 1982 года, дескать, носит локальный характер и никакой опасности нет. Тем временем сам резидент срочно сложил свой личный скарб в огромные картонные ящики и спрятал их в посольском подвале, используемом под бомбоубежище. И лишь когда израильские танки оказались на подступах к Бейруту, советских женщин и детей в спешке (кстати, вполне обоснованной) стали грузить на наш чудом задержавшийся в порту сухогруз...
— Я достаточно много знаю об уровне работы тогдашнего Центра, — говорит бывший разведчик. — Единственное, что хочу сказать сейчас. Человек, который в Центре исполнял обязанности начальника нашего направления и после первого года моей работы за рубежом ставил вопрос о моем отзыве, в конечном итоге оказался... тривиальным предателем, который в 70-е годы сам предложил свои услуги ЦРУ, был завербован и работал на американскую разведку. В середине 80-х годов его разоблачили, судили и приговорили к высшей мере наказания...
— Советского разведчика губят не деньги, вернее, не их отсутствие, — утверждает мой собеседник. — И даже не бытие в Союзе, переходящее в быт, который, поверьте, у большинства моих бывших коллег не хуже, но н ненамного лучше, чем у большинства советских людей. Думаю, их губит советская действительность с ее переходящей из поколения в поколение реальностью — страхом допустить ошибку и быть за нее наказанным. Или быть наказанным за ошибку, допущенную Центром и затем списанную на разведчика — сколько было таких случаев!
Ни на йоту не оправдывая разведчиков-предателей, почти уверен, что при принятии ими рокового решения подобный фактор страха сыграл далеко не последнюю роль. Зачастую разведчик перестает мыслить творчески, если хотите, проявлять инициативу, потому что знает: Центр любит не творческих, а исполнительных.
— Вот почему, — продолжает бывший разведчик, — резидентура, во всяком случае ливанская, когда в мелочах, а когда и по-крупному, позволяла себе водить Центр вокруг пальца... Скажем, после окончания войны 1982 года руководство ливанской резидентуры запросило у Центра разрешения списать более десятка легковых автомашин, якобы уничтоженных во время боевых действий. Центр это санкционировал. Машины списали, а затем... продали местным гражданам, поскольку на самом-то деле уничтожены они не были. Возможно, подобная ситуация считалась бы сейчас предприимчивостью, рыночными отношениями и т. д., но тогда, когда руководство резидентуры, как передергивающий продавец овощной лавки, не оприходовало вырученные от продажи машин деньги, она была просто базарной.
— Вы знаете, на что были израсходованы эти деньги?
— Конечно, знаю. Об этом все наши знали. Главным образом — на подарки начальству из Центра, на выполнение его заказов и поручений: пришлите мне 10 банок оливкового масла; купите для моего будущего внука горшок с музыкой — я его видел в таком-то супермаркете; пришлите подарок по поводу юбилея такого-то начальника отдела. И все эти указания направлялись на Ближний Восток курьерской почтой, каналами связи, используемыми разведкой. А в Союз все эти горшки, коляски и прочая передавались нарочным — офицером разведки! А еще бывали такие «непредвиденные расходы» — прием высокопоставленных лиц из СССР и наших партийных делегаций. И вновь приходилось прибегать к различным «маленьким финансовым хитростям».
— ???
— Ну а чему вы удивляетесь? — пожимает плечами мой собеседник. — Закрытый от постороннего глаза КГБ болеет теми же болезнями, что и все наше общество. А самая элитарная и самая закрытая часть КГБ — разведка — болеет теми же болезнями, что и вся госбезопасность, только, пожалуй, в более тяжелых формах.
ВОЗВРАТИЛИСЬ к разговору о 1984 годе, когда для моего собеседника зарубежная карьера разведчика была закончена. Он приехал в Москву в отпуск, но за рубеж больше не возвратился, даже за вещами не разрешили съездить, закончить какие-то дела, оборвавшиеся на полуслове, возвратить в конце концов долги (что ему спустя некоторое время все-таки удалось сделать через своих же коллег).
— Как вы думаете, кого наказали за все те, называя вещи своими именами, финансовые нарушения, о которых я вам рассказывал? — задает он вопрос. — Наказали меня, как грубого нарушителя высоконравственных принципов чекистской этики: скромности, порядочности и честности.
...Служебное расследование длилось год. И ХОТЯ в итоговом документе говорилось, что «корыстных целей в действиях тов... не выявлено и указанные нарушения допущены им с ведома его руководителей», мой собеседник был уволен из органов госбезопасности в звании майора. Необходимо добавить, что в течение четырех лет после этого первичная парторганизация (он отказался сниматься с учета из своего подразделения КГБ, но на собрания его, естественно, не пускали, и он, нигде не работающий, ежемесячно платил, трехкопеечные взносы, встречаясь с парторгом на улице у проходной) пыталась исключить его из партии и в конце концов своего добилась.
Далее бывшего старшего опера ждало все то, что ждет в нашей стране любого гражданина, который несправедливо, с его точки зрения, уволен с работы, наказан по партийной линии и решает бороться за восстановление справедливости упражнения в эпистолярном жанре.
Бывший разведчик рассылал письма по адресам, куда в таких случаях пишут все: своему бывшему самому высокому начальству, т. е. руководству КГБ СССР, в ЦК КПСС, в КПК, Генеральному секретарю и XIX партконференции. А однотипные ответы получал лишь от людей с горячим сердцем, холодной головой и чистой совестью: все, дескать, правильно, оснований для пересмотра нет. В адрес XXVIII съезда он писать не стал, но свой несданный партбилет после окончания этого съезда оставил в приемной ЦК на Старой площади...
Я поинтересовался, как человек, имеющий за плечами три высших образования, владеющий иностранными языками, обладающий практическим опытом работы в секретной спецслужбе, отец двоих детей, добывает себе хлеб насущный?
— Вначале, после того, как меня вышвырнули из КГБ на улицу, — объясняет мой собеседник, — я, офицер запаса, последовательно стал обходить столичные бюро по трудоустройству. Но ни один инспектор-кадровик, прочитав мой листок по учету кадров, в который я собственноручно вписал формулировку Центра: «Уволен за дискредитацию высокого звания офицера-чекиста» (все равно бы узнали), не пускал меня дальше порога своего предприятия или учреждения. Тогда я стал ремонтировать квартиры, строить дачи, чинить автомобили (благо, умею это делать) и не считал сей труд для себя зазорным. А сейчас помогаю консультациями, идеями некоторым вновь образованным предприятиям, и этого вполне хватает на то, чтобы содержать семью.
— И все-таки, — спрашиваю, — почему именно с вами свели счеты за то, что было нормой для всей резидентуры, в которой вы работали за рубежом, за то, что приказывало вам делать ваше руководство в Москве?
Мой собеседник задумывается, потом машет рукой:
— Не генералов же было наказывать! Поймите меня правильно: я не хочу сказать, что я хороший, а все— плохие. В резидентуре со мной работало несколько замечательных ребят. Но, может быть, в них было больше того, что называют «офицерской косточкой» — умения беспрекословно подчиняться приказам начальников, какими бы ни были эти приказы. Я тоже беспрекословно подчинялся всему, что касалось моей непосредственной работы разведчика. Но когда речь шла о продаже списанных автомобилей (от чего я категорически отказался, хотя вопросы регистрации автопарка советской колонии входили в круг моих консульских обязанностей), об этих подарках начальству, о выдаче виз без оснований, — я сопротивлялся и выглядел белой вороной. Потом меня всеравно заставляли... Все это, понятно, вызывало раздражение и у моего прямого начальства, и у некоторых коллег по резидентуре, и у Центра.
— Не будете жалеть о нашей беседе? — спросил я, пожимая руку гостю.
— Я ни о чем не жалею, — ответил он. — И терять мне нечего: от выходного пособия я отказался, пенсии у меня нет не только генеральской, но даже майорской, лишить меня могут лишь двух медалей, а также ведомственных поощрений, именуемых «Благодарность Председателя». Кроме того, в конце прошлого года все, о чем рассказал вам, я сообщил на закрытом заседании Комиссии Верховного Совета СССР по вопросам привилегий, и льгот, куда был приглашен. Единственное, о чем тревожусь, — это о безопасности своих детей и жены. Но в подобных случаях мы всегда страхуемся. Есть такая подстраховка и у меня...
...Бывший разведчик ушел. Кто он? — думал я. — Очередной герой-одиночка, ложащийся на очередную амбразуру?
Ах, как хочется верить, что все то, о чем мы говорили с бывшим старшим опером, осталось в прошлом, если учесть, что «старая гвардия» КГБ уходит, и в это ведомств во приходят новые люди. Придут ли сюда вместе с ними новые нравственные принципы?
Сергей КИСЕЛЕВ, собственный корреспондент «Литературной газеты» по Украине.
ВМЕСТО КОММЕНТАРИЯ
Сегодняшние проблемы, которыми занимается Комиссия Верховного Совета СССР по вопросам привилегий и льгот, касаются не только КГБ, но в равной степени и МИДа, и внешнеэкономических ведомств, которые и по сегодняшний день имеют возможность бесконтрольно расходовать государственные средства на цели, далекие от государственных интересов. Вот почему большой нашей победой мы считаем принятие дополнения к 34-й статье Конституции страны, где речь идет о том, что любые привилегии в государстве должны быть оговорены и узаконены, и ни в коем разе за рамки узаконенности не выходить. Хочется верить, что данное дополнение в какой-то степени помешает дальнейшему бесконтрольному расходованию бюджетных средств представителями самой бесконтрольной «зоны риска» — КГБ. МИДа, внешнеэкономических ведомств.
Что же касается истории, о которой на недавнем закрытом заседании Комиссии Верховного Совета СССР по вопросам привилегий и льгот рассказал бывший разведчик, сотрудник КГБ СССР, то следует отметить, что этой информацией мы намерены заниматься самым серьезным образом. И поэтому говорить о конкретных лицах, использовавших разведку для удовлетворения своих личных (и далеких от государственных) интересов, представляется пока преждевременным.
Н. КОЗЫРЕВ, народный депутат СССР, заместитель председателя Комиссии Верховного Совета СССР по вопросам привилегий и льгот.
«Комсомольская правда», 09.01.1991
Statistics: 41
В Минске побрезговали российским мерзавцем Пореченковым
Сотрудники «Беларусьфильма» отказались работать с российским актером Михаилом Пореченковым, объявленным Украиной в международный розыск за стрельбу из крупнокалиберного пулемета в донецком аэропорту.