Тот, который не стрелял
Голос по ВЧ потребовал: «Открывайте огонь на поражение». После мучительных размышлений он принял решение...
Ночью 9 ноября 1976 года с рижского рейда из парадного строя ушел большой противолодочный корабль (БПК) «Сторожевой» с мятежным офицером Саблиным на мостике. Подробности о ЧП рассказали в своих публикациях «Известия», «Комсомольская правда» и другие издания через 15 лет.
Но чем больше подробностей появлялось, тем отчетливее обозначался явный пробел — авторы ничего не сообщали о действиях морских пограничников в отношении БПК «Сторожевого».
Ключ к разгадке оказался прост: командир лиепайской морской пограничной бригады Нейперт не выполнил приказа министра обороны СССР на открытие огня по «Сторожевому». Значит, выходило, в тот день в Вооруженных Силах СССР случилось два тяжелейших ЧП, (причем зторое — в войсках КГБ. — Ред.).
Вскоре отыскался капитан 1 ранга в отставке Алексей Сергеевич Нейперт. Молодцеватый, с мягкой застенчивой улыбкой и глазами человека, много пережившего. Москвич, 1926 года рождения. Не воевал. В 43-м поступил в Бакинское военно-морское подготовительное училище, потом учился в Ленинграде. Служил на Дальнем Востоке. Потом попал в погранвойска. После Невельска и Шикотана — стал комбригом в Лиепае.
Первое, о чем я спросил, почему он молчал все шестнадцать лет?
— Событие это в моей жизни было очень значительным.
Но после случившегося я имел приказание от вышестоящих все забыть и не распространяться. Документы, относящиеся к операции, у нас были изъяты, опечатаны и отправлены в Москву.
— Вернемся в тот день?
— Это было давно, детали выветрились из памяти. Поэтому условимся: за абсолютную точность не ручаюсь, чтобы потом, после публикации интервью, мои товарищи-сослуживцы не упрекнули меня в преднамеренном искажении фактов или хронологии событий.
— Итак, 9 ноября 1975 года вы были командиром Лиепайскон бригады сторожевых кораблей...
- Мы, как всегда на ноябрьские, несли службу по варианту усиленной охраны границы. В бригаде, помимо оперативного дежурного, находился еще и ответственный офицер. В те сутки им был назначен капитан 2 ранга Иванов Павел Иванович.
Ночью мне звонит на квартиру: флотский корабль без разрешения вышел с рижского рейда, главк поставил нам задачу перехватить его в Ирбенском проливе. Я по телефону объявил тревогу и Вентспилской маневренной базе, она тогда подчинялась нам и находилась поближе к театру действий. Оттуда выслали в Ирбены дополнительно три корабля к четырем уже находившимся там в линии дозора. Наши корабли обнаружили БПК, окружили его и так вместе с ним шли. Он на все наши требования и сигналы остановиться не реагировал.
Я находился на главном командном пункте (ГКП). Позвонил по ВЧ оперативный дежурный главного управления погранвойск из Москвы и сказал не отходить от телефона. Поступали разные команды. По другим телефонам и по радио — донесения с наших кораблей. Я их тут же передавал по ВЧ. Одновременно проводил свои мероприятия Прибалтийский военный округ, оттуда тоже поступали вводные. И с военно-морской базы ВМФ по соседству. И из управления нашего округа, из Риги. Так что можете себе представить, сколько одновременно поступало вводных и команд. Иногда они просто не стыковались. БПК, не замедляя хода, изменял курсы. Помню, наши сообщили поступившую со «Сторожевого» светограмму: «Друг, мы не изменники Родины, мы следуем в Ленинград». Я немедленно передал ее в Москву и командиру базы О. П. Шадричу. Потом я получил приказ... От кого — никто из нас точно не знал. По ВЧ передают, и все.
— Откуда звонили? Главное управление погранвойск, КГБ, Минобороны или, не приведи господи, ЦК?
— Звонили от оперативного дежурного главного управления погранвойск. Назывались разные фамилии, некоторые мы слышали впервые.
— Значит, поступил приказ...
— Да, сначала дали команду открыть предупредительный огонь. Это, знаете, был тяжелый момент. Я переживал. Я прикидывал. Ведь у него тоже там — пушки, пулеметы, ракеты. Я не мог добиться от командира военно-морской базы, есть ли у БПК на борту боезапас. Ведь это все быстротечно происходит, в динамике. В голове угар, еле отбивался от звонков.
Отвлекусь, на пример из истории. Один английский капитан совершил аварию. Стали разбираться. Ты, говорят, не прав. Хорошо, говорят, вот скажите, а как надо было мне действовать? Их там человек пять собралось, два часа спорили, приходят и оглашают решение: вот так, так и так. Правильно, говорит капитан, верно. Но вот вы впятером два часа совещались, а я был один и на все про все располагал тридцатью секундами. И вы хотите, чтобы я принял правильное решение... Его оправдали. Я это к тому, что ситуация была необычная и крайне нервозная. По одному телефону указывают: принимайте решение. По другому — получайте обстановку, по третьему — командуйте, придумайте хоть что-то, как его остановить. Ну я и метался между этими трубками. Но вот приказ этот получил и чувствую — волосы на голове буквально по одному седеют. Представил: сейчас откроем огонь. Жертвы там. Он ответит — жертвы у нас. И чего ради? Ведь неизвестно еще, уходит он за границу или нет. Тут еще эта светограмма. Она какая-то человеческая была, что ли. Смутила меня. Человек я очень дисциплинированный, солдат в хорошем смысле этого слова. Дают команду, я думаю, как лучше ее выполнить. А в той ситуации у меня что-то там внутри заклинило, чувствую, что-то во мне сопротивляется. Но время не такое, как сейчас, было. Тогда же я понимал — Брежнев, Гречко, Подгорный, Андропов. Попробуй попри против этой стены. И вот кручусь как белка в колесе и соображаю, что же делать-то в конце концов?
Получил приказ «огонь на поражение» и... затягиваю время. Казалось, что кто-то там, наверху, сгоряча дал такой приказ, а сейчас возьмут и отменят...
— И как же выкрутились?
— Могу сказать однозначно: приказ получил, твердо знаю, что я его не выполнил, но совесть моя чиста.
Приказ ва открытие огня из Москвы нами был получен по ВЧ, когда радиосвязь на УКВ с вашими кораблями еще имелась. Но я понимал, что огня открывать нельзя. Он приведет к жертвам. А с другой стороны, почти физически представил, что будет со мной, семьей, если поступлюсь приказом. Шутка ли! Как же быть? Уточняя различные данные — чей приказ, кто его подписал и передал, почему не в письменном виде, о местонахождении корабля-перехватчика, о вылете самолетов — мы тем самым фактически затянули время. Наши корабли, сопровождая ВПК, удалились от берега на значительное расстояние, и связь с ними была потеряна. Приказ Москвы по УКВ мы передать не смогли. Но у нас имелась связь на КВ, которой мы могли пользоваться, применяя специальную «закрытую» аппаратуру. Ее мы не использовали. Приказ на корабли передан не был. Почему? Вот этого я сейчас точно объяснить не могу. Возможно, продолжали кое-что уточнять, ведь внутренне нам этого очень не хотелось. Многие из нас в глубине души врагами их, на БПК, не считали. Зато другой приказ, который нам был передан, выполнен незамедлительно: пока мы раздумывали да тянули время, позвонили из Риги и потребовали срочно отвести корабли от БПК — на него заходят самолеты.
— Алексей Сергеевич, а если бы из управления окрута не позвонили?
(Он резко встал. Вцепился рукой в джинсовку, зашагал по гостиничному номеру. Он снова был там, на ГКП 9 ноября 1975 года).
— Как командир, я не был готов не открывать огня, то есть прямо тут же по ВЧ заявить о своем отказе. Меня бы немедленно отстранили, арестовали бы, наверное. Но нравственно... я старался, я так себя и вел, чтобы не сиюминутно не выполнить приказ, не демонстративно, а под каким-нибудь предлогом... Из-за ухудшения погоды, из-за неясности курса БПК.
— По уставу вы должны были доложить об исполнении приказа.
— Нет, доклада об исполнении команды не требовали. Повторюсь, во мне еще больше укрепилось мнение, что приказ отдали сгоряча, потом одумались...
— Фамилия Саблина звучала на ГКП? До вас что-нибудь о нем довели?
— Нет.
— Какие еще световые сигналы поступали со «Сторожевого»?
— Не помню уж, были какие-то. Но тот на всю жизнь впаялся в мозг: мы не изменники Родины...
— Он шел в чужих водах или вдоль побережья?
— Вот это трудно сказать. Он выходил из Ирбенского пролива, мог и туда идти, мог и сюда.
— Как вам ваши докладывали?
— Они докладывали курс, расстояние...
— У вас по этим докладам сложилось впечатление, что он уходит за границу?
— Нет, у меня не сложилось.
— Это впечатление, а также светограмма могли повлиять на принятие вами решения: зачем стрелять, если он не уходит за рубеж?
— Может быть. Это я сегодня так говорю, а тогда ведь, в той запарке, все делал автоматически.
— Операция завершилась. Но вы понимали, что после этого против вас могут последовать какие-то санкции?
— В десять утра операция закончилась. Я вышел с ГКП, как выжатый лимон. Но я был спокоен. Обошлось без жертв, и это главное. После этих событий приехал из Москвы начальник морского управления погранвойск: как обычно после крупных действий проводится разбор. И вдруг он обнаруживает — не выполнен приказ. Он поначалу думал, что мы открыли огонь, а затем приостановили его по какой-то причине. Ведь невыполнение приказа изначально не укладывается в представление военного, а тем более руководителя из столицы. Начмор потребовал документы, журнал боевых действий, и ему все стало ясно. Я написал объяснительную, он — заключение и уехал в Москву.
— Как развивались события дальше?
— Объявили, что мне нельзя доверять бригаду. Формулировка — за снижение боеготовности. Из Ленинграда прислали замену.
— Вы посчитали это отстранение обидным, несправедливым?
— Главным судьей для меня была моя совесть. После того, что случилось, угрызений я не чувствовал, а оценки остальных меня уже не интересовали. Но я понимал, что не выполнил приказа, и ожидал суровой кары. Однако поступили со мной мягко. Я ожидал худшего. Правда, уволили с некоторым ущемлением прав.
— ?
— Меня уволили по ограниченному состоянию здоровья, как говорят военные, по статье «г». Сначала пенсии дали меньше, потом, правда, добавили. Все военнослужащие, кто уволен нормально, без «статья», имеют льготы по квартплате. У меня они отсутствуют. Теперь, когда я уже не работаю, и учитывая нынешние цены, это все же ощутимо. Написал в КГБ, чтобы пересмотрели. Ответили — просьба невыполнима.
— Вас привлекали к ответственности по делу Саблина?
— Меня никто никуда не вызывал. Привлекался в качестве свидетеля заместитель командира маневренной базы капитан второго ранга Александр Иванович Чистяков.
— Почему именно он?
— Я назначил его командиром группы кораблей, которые преследовали БПК. И он был лучше всех в курсе дела, так, очевидно. О чем его спрашивали, не знаю.
— Как бригада проводила вас на заслуженный отдых? Вам сочувствовали?
— Внутренне я ощущал, офицеры мне сочувствовали, но внешне они были сдержанны, смотрели на меня как на опального командира. Один человек поддержал меня открыто — Секретарев Константин Федорович, генерал-лейтенант, начальник войск округа. Он находился в Калининграде, когда узнал о случившемся, и позвонил. Не падай, говорит, духом. Сейчас тебя не поняли, потом поймут. У меня, говорит, тоже был случай, когда я в Берлине отказался стрелять по мирному населению. Сначала меня чуть не расстреляли, а потом обошлось. Держись! Я ему очень признателен за те слова.
— Как семья отнеслась к тому, что с вами произошло?
— Жена меня очень поддержала. Не пропадем, говорит.
— Теперь вы многое знаете о Саблине: чем, по-вашему, он руководствовался, чего хотел, уходя из парадного строя в ту трагическую ночь. Однозначного мнения о его поступке нет. Как вы относитесь к нему, к его акции?
— Все-таки я не совсем его одобряю. Мне кажется, это была какая-то авантюра. Разве можно было так рисковать людьми? В моем случае другое — мы тянули с передачей приказа, чтобы не погубить людей. Мы не знали, чем это закончится, но людьми не рисковали. Может, побуждения у него были хорошие, благие. Да, действительно, и мы, офицеры бригады, видели недостатки, знали, что многое в обществе надо менять, но не таким же образом — лезть на рожон. Вон сколько офицеров и матросов пострадало, в тюрьму пошло. Хорошо, что без жертв обошлось. А чего бы он добился? Да ничего. Ну пришел бы в Ленинград, а что дальше?
— Вы сейчас не жалеете о своем поступке?
— Что было, то ушло. Мы умны задним числом. Был выход, и можно было поступить по-другому. Никто сверху не подсказал, а я сам не успел в той спешке сообразить. Наверное, можно было сбить огнем антенны РЛС на корабле Саблина — слепой корабль дальше не пошел бы, и не понадобилось его бомбить. Это же надо — додумались своих бомбить... Нет, совесть моя чиста.
Николай ЛОБОДЮК.
На снимках: Балтика начало 70-х. Нейперт в центре. (Фото из семейного альбома). А. С. Нейперт. октябрь 91-го. (Фото А. Мухина).
«Комсомольская правда», 09.10.1991
Statistics: 11
А. И. Микоян: политическое долголетие
Анастас Иванович Микоян умер в октябре 1978 г., не дожив всего один месяц до своего 83-летия. Это был человек поучительной судьбы, показавший пример необычного в нашей стране политического долголетия.