Плейбой Нику, который лишь выполняя свои долг
Заключенный Нику Чаушеску ожидает нас в помещении для приема посетителей. Его конвоиры почтительно держатся в стороне. На Нику - джинсы, белая летняя рубашка в зеленую полоску и солнцезащитные очки.
В ПРЕЖНИЕ времена, когда его отец и мать еще правили Румынией, подступиться к Нику Чаушеску было нелегко. Нелегко это и сейчас, когда их сын и наследник в качестве врага народа содержится за решеткой. Теперь разрешение на встречу можно получить только у председателя Бухарестского военного трибунала генерала Нистора.
В приемной генерала сидит и точит карандаши секретарша. За ее спиной у стены стоят двое часовых, вооруженных скорострельными винтовками. Наш переводчик целует ручку секретарше и протягивает ей через стол блок сигарет «Кент». В ответ она сообщает нам, что генерал предпочитает, чтобы его называли «Ваше превосходительство». Он придает этому большое значение.
В этот день «превосходительство», по-видимому, пребывало в хорошем настроении. Он широким жестом отодвигает в сторону наши биографии, которые мы должны были приложить к ходатайству о свидании с заключенным. Оставалось поставить на разрешение печать, которая хранится в сейфе. Неожиданно выясняется, что сотрудник, в ведении которого находится сейф, уехал в отпуск, взяв с собой ключи. Тут настроение генерала круто меняется. Он набрасывается на секретаршу.. Часовые со скорострельными винтовками испуганно жмутся к стене.
Появляется привратник с набором инструментов. Оперируя молотком и стамеской, он пытается взломать замок и при этом ударяет себя молотком по пальцам. Обругав его, генерал выхватывает у него молоток и самолично берется за дело. Не выдержав его напора, замок капитулирует, и нам вручают скрепленное печатью разрешение.
Сын диктатора пользуется в стране чуть ли не легендарной славой, и даже за рубежом информации о его похождениях публиковались под крупными заголовками. В то время как отец все сильнее закабалял страну, обрекая своих подданных на нищету и лишения, Нику вел жизнь социалистического плейбоя. Каждый день, согласно курсировавшим слухам, ложе с ним разделяло до трех женщин, зачастую против своей воли. В Монте-Карло он проигрывал миллионные суммы и, чтобы пополнить свой бумажник, ничуть не колеблясь, продал табун самых породистых в стране лошадей. Бежавший из Румынии видный офицер секретной службы Пачепа вспоминает, что одной из любимых забав отпрыска Чаушеску было мочиться на устриц и угощать ими потом своих гостей.
Теперь таким развлечениям пришел конец. 38-летний Нику Чаушеску содержится в тюрьме Айуда, застенке, сооруженном в свое время эрцгерцогиней Марией Терезией. Он обвиняется в геноциде и владении без разрешения оружием. Если Нику Чаушеску будет признан виновным, его ждет пожизненное тюремное заключение. Суд над ним будет продолжен в Сибиу, где он До самой революции возглавлял партийную организацию, был наместником своего отца, вершившим судьбами полумиллионного населения.
У входа в тюрьму мы встречаемся с Паулой Якоб, адвокатом Нику Чаушеску. К ней он питает доверие. Она тащит с собой бензиновую канистру, содержащую лечебный чай для ее подзащитного, который, как она нам сообщает, тяжело болен и уже не надеется живым выйти на волю. Она говорит это со слезами на глазах и просит называть ее просто «мадам Паула». Погода стоит жаркая, и дородная дама обмахивается веером.
Заключенный Нику Чаушеску ожидает нас в помещении для приема посетителей. Его конвоиры почтительно держатся в стороне. На Нику — джинсы, белая летняя рубашка в зеленую полоску и солнцезащитные очки. Мы, разумеется, не раз видели прежде его фотографии в прессе, можно ли его еще узнать? — спрашивает нас Нику. Он похудел в тюрьме на 15 килограммов. Ведь у него действительно плохи дела со здоровьем. В декабре прошлого года во время ареста он был ранен ударом ножа в живот. Оперировавшие его врачи установили у него попутно цирроз печени и сказали, что положение безнадежно. А здесь, в тюрьме, к тому же нет ни лекарств, ни витаминов, да еще отвратительно кормят — вечно какой-то жуткий суп и одна лишь свинина. Для него это чистый яд.
Что касается удара ножом, то это он еще как-то может понять, но зачем у него при аресте украли золотые часы? Нечего сказать, хороши революционеры!
Разговор заходит о смерти его родителей. О том, что они были расстреляны, он услышал, лежа в больнице, по радио, в первый день рождества. Он говорит об их кончине так, как если бы разговор шел о посторонних: «Не знаю, надо ли было их расстреливать. До сих пор мне неясно, в чем, собственно, их обвинили. Но что уж теперь говорить — что сделано, то сделано!»
Вырос Нику у бабушки, родителей видел крайне редко: «У меня были свои проблемы, у них — свои». Отец был для него прежде всего главой государства, которому он, как и все в стране, должен был повиноваться. Что касается матери, то она позднее, когда он позволял себе глупые проделки, сразу же натравливала на него министра внутренних дел. Тут в разговор включается адвокатша: «Он же не виноват, что родился в такой семье. Это большой ребенок, всю жизнь питавший страх к своим родителям». В знак благодарности за ее поддержку Чаушеску-младший пожимает адвокатше руку и говорит: «Мадам Паула, почему судьба лишила меня такой матери, как вы?»
Перед военным трибуналом в Сибиу Паула Якоб яростно, как львица, боролась за своего подзащитного. Она требовала психиатрической экспертизы. Однако ее ходатайство было отклонено. «Следует исходить из того, — решил суд, — что человек, столь длительное время занимавший в стране высокие посты, как это было с Нику Чаушеску, душевно здоров. Поэтому подобное обследование явилось бы пустой тратой времени».
Когда сынок диктатора говорит о процессе над ним, он сразу же начинает волноваться и размахивать желтой шариковой рекламной ручкой. Обвинять в геноциде именно его — это же абсурд. Он всегда питал любовь к румынскому народу, а того, кого любят, не убивают. Он готов рассказывать каждому, как все происходило в действительности 17 декабря прошлого года, в тот день, когда в стране разразилась революция. Утром он должен был отправиться с друзьями на охоту. Однако они начали пить и так увлеклись, что охота не состоялась. Пришлось ему отсыпаться в машине. В пять часов пополудни отец, находившийся в Бухаресте, провел по телефону заочную конференцию со всеми секретарями партии. Чаушеску сообщил о своем решении объявить чрезвычайное положение и приказал после предварительного предупреждения начинать стрельбу.
Почему же сын, находившийся в Сибиу, счел нужным ужесточить приказ отца и объявить военное положение, как это сообщили свидетели на суде? Почему он отдал приказ сразу же и без предупреждений начинать стрельбу? «Все это простое недоразумение», — пытается убедить нас Нику Чаушеску. Он был уверен, что путч — дело рук иностранной державы, и стрелять приказал только по иностранцам, но отнюдь не по народу.
Как заявил на суде офицер, ведавший складом оружия, в последующие дни в Сибиу и его окрестностях было расстреляно свыше миллиона патронов различного калибра. Подлинным чудом можно считать, что в ходе этой стрельбы погибло лишь чуть более 90 человек.
Однако в эти тревожные дни Нику Чаушеску одолевали и совершенно иные, весьма важные для него заботы. Именно в этот момент из Марокко с дружеской встречи вернулась местная футбольная команда. Из-за излишне большого числа «сувениров» футболисты были задержаны таможней в бухарестском аэропорту. Не мог же он бросить на произвол судьбы своих любимцев.
Это был для него трудный день. Сначала пьянка, затем революция и в довершение всего еще и трепка нервов с таможней...
Директор тюрьмы присылает нам в комнату, где происходит встреча, вазу яблок, а в дополнение еще и минеральную воду. Меланхолически взирая на все это поверх солнцезащитных очков, отпрыск диктатора сообщает нам, что всегда приходил людям на помощь. Теперь же остался в полнейшем одиночестве. Никто не навещает его — ни друзья, ни подруги, даже родственники не появляются. Но, быть может, так оно и лучше... Наконец-то у него появилось время поразмыслить.
Благодаря содействию своей адвокатши он смог получить произведения греческих философов. Ежедневное чтение их убедило его в том, что марксизм указывает ложный путь. Он всегда порождал только лишь диктатуры, а ведь как это плохо, когда вся власть сосредоточена в руках одного человека. Он в этом убедился на примере своего отца. Два-три раза он пытался поговорить с ним, обращался к нему с просьбой улучшить снабжение населения продуктами, а зимой обеспечить теплом, но тот даже слушать его не захотел. Может быть, он, Нику, слишком быстро признал тщетность своих усилий: «Но знаете, я ведь не борец, я скорее всего человек покладистый. Быть может, именно это мой основной недостаток».
Как и многие другие коммунистические функционеры во всех странах восточного блока, Нику Чаушеску молниеносно перестроился и ныне заявляет: «Надо во что бы то ни стало заботиться о каждом отдельно взятом человеке, об индивидууме». Теперь, слава богу, в Румынии наконец-то проводятся свободные выборы. Он тоже принимал в них участие совершенно свободно, хотя и находился в тюрьме. Это носило гротесковый характер. Свой голос он отдал за Илиеску и Фронт национального спасения.
Неужели после всего содеянного в Румынии он не ощущает ни малейшего чувства вины? — спрашиваем мы его. На этот вопрос Нику Чаушеску отвечает чудовищной фразой, которую уже доводилось слышать до него от многих лиц, злоупотреблявших своей властью: «Я всегда только лишь выполнял свой долг». К тому же, добавляет он, не следует забывать, что и он пострадал — был тяжело ранен. Кроме того, у него были украдены часы, и мы, очевидно не знаем, какая страшная судьба постигла его любимого пса Доло.. После ареста Нику он был заперт в гараже и обречен на голодную смерть. Разве это можно считать гуманным?
Нет, на него, на сына, нельзя возлагать ответственность за деяния его родителей: «Если в Румынии действительно произошли хоть какие-то перемены и суд будет вершиться непредвзято, меня должны будут признать невиновным».
На прощание он обращается к нам с просьбой оставить ему сигареты...
Ханко ГЕБХАРДТ
С сокращениями из западногерманского журнала «Штерн»
«Литературная газета», 08.08.1990
Statistics: 11
Инфантилизм как государственная политика
Помните этот уже позабытый термин — «дебилизация населения»? Когда девяносто девять процентов телепродукта, включая и рекламу, пропагандировали одну и ту же простую животную модель поведения — нравственную идиотию. Ну, что сказать… Эксперимент по дебилизации целой страны можно признать с успехом состоявшимся.