За чертой
Беседа с исполнителем вышей меры наказания
Дверь за спиной захлопнулась, и сопровождающий ввел меня в сумрачную комнату с плотно задернутыми шторами на окнах. Навстречу поднялся хорошо одетый грузный мужчина с интеллигентным лицом. Смущенно улыбнувшись, протянул неожиданно маленькую для своей массивной фигуры, почти женскую, руку. Пытаясь разрядить напряжение, пошутил:
- Вот такой уж я. Не ожидали! Думали увидеть что-нибудь пострашнее!
Не ожидал? Наверное. Десятилетиями вокруг смертной казни ходили самые разнообразные легенды. Какими только невероятными и кошмарными подробностями не украшали свои рассказы «сведущие люди». Но большинство всех этих мифов сводилось к одному вынесенному, видимо, из скрытой реальности, — глухие бетонные стены, оружейный ствол, а дальше—расплывчатая, неясная фигура исполнителя-палача...
Кто он, этот человек, убивающий другого? Солдат, выполняющий, жестокий приказ? Уголовник-доброволец, лишающий жизни собрата за сокращение собственного большого срока, за прибавку к скудному лагерному пайку? Или же тюремщик-садист, получающий от этого ни с чем не сравнимое удовлетворение? И, независимо от ответов, воображение рисовало привычный образ: квадратная челюсть, низкий лоб, холодные жестокие глаза и тяжелый, неповоротливый мозг ограниченного человека-робота, машины для выполнения страшной работы...
Мой собеседник совершенно не подходил под этот портрет. Цветущий сорокалетний мужчина. Высшее юридическое образование. Нормальная, крепкая семья, дети... Да и биография вполне обычная для любого старшего офицера правоохранительной системы: школа, армия, учеба, работа, череда званий, должностей... Всякое бывало, да и с оружием имел дело постоянно. И никогда, никогда не применял его «на поражение», даже когда приходилось «брать» опасных преступников — помогали неплохая спортивная закалка да высокий разряд по самбо. Но...
— Однажды меня вызвали к руководству, — рассказывал мой собеседник, — и предложили неожиданное... Был долгий доверительный разговор: все равно должен же этим кто-то заниматься... И, подумав несколько дней, я согласился...
— Вас как-то специально готовили к новым обязанностям!
— Не особенно. Но что-то, конечно, объяснили. Прошел медицинскую проверку: особые тесты психиатров, невропатологов, терапевтов. Под придирчивым медицинским контролем остаюсь и по сей день. А что касается стрельбы — с ней у меня всегда все было отлично...
Так он стал одним из исполнителей высшей меры наказания, одним из тех людей, чья деятельность держится в строжайшем секрете. Лишь несколько человек в стране знают, сколько их и кто они. Даже самые близкие не подозревают, что их муж, отец, сын, друг получил «вторую» работу. Об «исполнителях» считается неприличным говорить среди сотрудников милиции, офицеров внутренних войск. Ведь нет абсолютной гарантии, что твой собеседник не причастен к ритуалу смертной казни. Ничем не отличается образ жизни «исполнителя» от коллег: те же заботы, обязанности, нагоняи от начальства, тихие семейные радости. Но вот приходит приказ. Где-то, далеко от его родного города пришло время умереть приговоренному...
— Оказаться на «месте» я должен как правило, за сутки до самого «события». Психологически начинаю готовиться заранее. Отбрасываю все семейное, все личное...
— Вы представляете заранее, с нем вам придется «встретиться» или же остаетесь в неведении, кого уничтошаете?
— Я знакомлюсь с документами, обвинительным заключением, приговором... Я должен знать, кто это. Что он совершил. Осознавать необходимость своих действий, справедливость кары... Мне приходилось «провожать в последний путь» бывших фашистских прислужников, палачей, сжигавших живьем в амбарах стариков к детей, расстреливавших, пытавших... Страшно, что их память сохранила мельчайшие подробности содеянного буквально по минутам. Приводил в исполнение приговоры и в отношении тех, кто насиловал и калечил детей. Приговоры растленным убийцам, зверям в образе человеческом.
— И сколько мх было?
— Давайте считать, что более десяти. Мужчины от 24 до 70 с лишним лет. Женщин, слава богу, не было...
Более десяти осужденных, чей конец, чуть ли не по секундам расписанный в секретных инструкциях, превратился в нечто вроде ритуала возмездия...
Вот он, приговоренный преступник, растерянный и жалкий, переступает порог прокурорского кабинета. В нем надежда на спасение борется со страхом перед смертью. Но на самом деле он уже мертв. Дослан патрон, сделаны все необходимые приготовления и до края остается лишь несколько шагов да движение предохранителя и спускового крючка...
Прокурор объявляет: последлее ходатайство о помиловании отклонено, а за спиной обреченного уже стоит Он. Исполнитель. Спокойный и как будто безоружный. Ему вести преступника в последний путь. Тянутся бесконечные тюремные коридоры. Впавший в транс приговоренный не обращает внимания на шагающего следом охранника. Он считает, что есть еще в запасе несколько дней, недель, месяцев. Но судьба не отпустила ему и минуты. Ведь в камере. в которую он вошел, не живут, а умирают. И пока глаза растерянно блуждают по стенам, в руках его спутника появляется пистолет.
— Да, нет ни завязанных глаз, ни крика «пли». Все происходит внезапно, и на пол он падает уже мертвым, — подытожил мой собеседник.
Холодноватая, свинцовая тяжесть сковала мой затылок...
— Ну что вы, — легкое пожатие плечами — в затылок стрелять нельзя. Это не дает гарантии быстрой смерти, и приговоренный может еще какое-то время испытывать страшнейшие мучения. Выстрел производится в жизненно важные органы. Конечно, требуется определенная сноровка, чтобы выхватить пистолет, снять его с предохранителя, нажать спуск и точно попасть. В тех случаях, когда действовал я, смерть наступала мгновенно. Потом подходят прокурор и врач. Оформляются все необходимые документы. Затем мне надо два-три часа отдохнуть — поговорить о чем-нибудь с людьми, поиграть в шахматы. Одному оставаться неприятно. А дальше пора лететь домой...
И он возвращается к повседневной работе (ни дня отгулов), к любимой семье, детям, к своим увлечениям, главное из которых — охота. Весной — на гусей и уток, осенью — на более серьезную дичь: лосей, волков, медведей. В промежутках — рыбалка, автомобиль. Когда-то хотелось серьезно взяться за научную работу, да и предлагали это. Но...
— Досуг — обычный, — продолжает мой собеседник, — как и у всех. Смотрю телевизор, люблю пошутить, побыть в хорошей дружеской компании (к угрюмым людям, кстати, отношусь очень настороженно). Ну, и, конечно, книги. Собрал неплохую библиотеку. Чтение дает, наверное, самое лучшее ощущение отдыха. Недавно «запоем» перечитал 12 томов Драйзера. Совершенно фантастическое впечатление.
— В его «Американской трагедии» есть сцена казни на «электрическом стуле». У вас она никаких ассоциаций не вызвала?
— Мне приходилось смотреть и видеозапись. По-моему, это все же менее гуманно, чем расстрел. Там человек умирает не сразу — постепенно. Да и с самого начала, когда его ведут, сажают на стул, присоединяют электроды, он понимает, что казнь уже началась, что смерть близко и испытывает душевные муки пострашнее, пожалуй, физических. То же самое относится и к повешению.
День шел к закату. Шум дождя за окном. Сгустившийся сумрак. Мой собеседник в сизых клубах табачного дыма. Все оставляло впечатление нереальности происходящего: что ни говорите, а сидел я лицом к лицу с... Как его назвать? Как относиться? Убийца? Но ведь не преступник... Палач? Да. Есть еще и другие: «карающая десница народа», «санитар общества». И они в каком-то смысле отражают истину. «Исполнитель» — пожалуй, самое точное: пока в обществе существует смертная казнь, исполнители ему необходимы.
Тяжкий груз ответственности за страшный приговор шаг за шагом ложится и на судью, вынесшего его, и на тех, кто отклонил прошения о помиловании, и на прокурора, сказавшего последнее слово. Но с выстрелом все как бы целиком переходит на последнего в цепочке. Именно ему, не исключено, угрожает расправа близких приговоренного, именно ему приходится прятаться, скрываться. И даже не от мстителей — от общества, которое не может обойтись без смертной казни, но психологически отторгает, презирает ее исполнителей. Казнь, какой бы она ни была, никогда не сможет стать безликой. Всегда останется тот, кому пришлось нажать спусковой крючок, выбить табуретку из-под ног приговоренного к повешению, включить рубильник «электрического стула», взмахнуть мечом, подсыпать яд...
— А вы знаете, я не сторонник смертной казни, — мой собеседник покачал головой. — Серьезно. Лучше бы ее не было. Пусть для негодяев — пожизненное заключение, пусть вкалывают на самых тяжелых работах. - И мне бы не пришлось... Я не знаю, как это происходит на войне. Но, поверьте, психологически исполнение смертного приговора необыкновенно тяжело. Особенно в первый раз. Но и потом, не знаю, как у других, а у неня ничего не притупляется. Да и вряд ли возможно это...
— Вы получаете какую-нибудь компенсацию за выполнение столь деликатных заданий? Деньги, внеочередные звания», льготы?..
Практически ничего. Конкретно мне, о других я не знаю, ничего не доплачивают. Нет особых льгот и привилегий. Единственное — отпуск подольше, да с путевками в санаторий полегче. И все.
— А не было желания бросить, отказаться?
— Если честно, то было. Но выбор пал на меня тоже не случайно. В правоохранительные органы я пришел только по личному убеждению, когда там платили чрезвычайно мало. Пришел бороться со злом. Пусть даже и так. И никогда не жалел. Если не я, то кто же?
— Никогда не возникало мнений, что перед вамй жертва судебной ошибки или оговора, одним словом, невинный человек?
Голос собеседника стад жестким и сухим.
— Сомнения? С момента вынесения приговора до его исполнения проходит порядка двух лет. То, что доказано судом, тщательно на всех уровнях рассматривается и проверяется. Ошибка практически исключена. Те документы, которые предъявляли мне накануне, сомнений не вызывали. Они были грамотно и убедительно составлены.
— Но, как оказалось, в недавнее время, случалось, расстреливали невинных людей. И документы, которые читали ваши коллеги, у них сомнения не вызывали, хотя на самом деле были сфабрикованы?
— У меня таких случаев не было!
И глядя в напряженное, изменившееся лицо, я вдруг подумал: чего я добиваюсь? Сомнений у него, у исполнителя? Чтобы в то страшное мгновение дрогнула его рука и пуля прошила тело, не попав в «жизненно важные органы», чтобы в муках корчился приговоренный, дожидаясь другого, более меткого выстрела? Или отказа от страшных обязанностей? Но следом придет другой. Есть смертная казнь, есть Закон, найдется и Исполнитель. По приказу ли, по убеждению, из корысти — все равно. Ведь кто-то находится в самом конце...
Прощались мы уже совсем вечером, отделавшись коротким «спасибо», не желая друг другу успехов и не говоря «до свидания». И, пройдя по ярко освещенному коридору, я невольно оглянулся назад, на чернеющий прямоугольник незакрытой двери. Оттуда, невидимый в темноте, наверное, смотрел мне в след Исполнитель....
В. БЕЛЫХ. (Спец. корр. «Труда»).
Газета «Труд», 25.08.1990 года
Statistics: 4
«Этот «Боинг» сбил я»
На нашей памяти — южнокорейский самолет, сбитый над Сахалином. Но пятью годами ранее был инцидент в районе Мурманска. Впервые об этом рассказывает генерал-полковник авиации Владимир Царьков.