Мавр сделал свое дело...
Рассказывает брат убийцы Л.Троцкого
О ТОМ самом мавре, который сделал свое грязное, а точнее — «мокрое», дело, написано за последние 50 лет много. Правда, в основном — на Западе, хотя в последние годы немало было опубликовано и у нас со ссылкой на иностранные источники или на иностранных свидетелей уже давно отшумевших событий. И я не стал бы вновь ворошить прошлое, если бы не книга, выход которой здесь, в Испании, не остался незамеченным сразу по нескольким причинам, и одна из них — ее автор, несколько лет назад приехавший сюда из СССР родной брат Рамона Меркадера.
Собственно, так книга и называется. Солидный том солидного формата. Он уместил в себя отнюдь не расхожие факты, а массу интереснейшей «информации к размышлению». Это не только «семейная хроника», рассказанная очевидцем, но и оригиналы писем Рамона, беседы с ним по возвращении из мексиканской тюрьмы и в течение многих последующих лет, свидетельства того самого сотрудника НКВД, который пошел с ним на «дело», и еще много всякого другого интересного, составляющего нашу историю, не только до сих пор до конца нам неизвестную, но и, похоже, что тщательно скрываемую некоторыми «заинтересованными сторонами».
С таким настроением я и читал книгу, это заставило взяться за перо, а вовсе не желание еще раз рассказать об убийстве Л. Троцкого. Хотя здесь же, чтобы больше не возвращаться к этому, скажу, что автор книги со слов «автора» злодеяния приводит немало фактологически любопытных деталей, до этого, если не ошибаюсь, нам неизвестных. Так, например, после неудачной попытки вооруженной группы всемирно известного художника Давида Сикейроса убить Троцкого в Мексике разразился грандиозный скандал, и находившийся в стране сотрудник НКВД Л. Котов (подлинная фамилия — Л. Эйтингон), друг семьи Меркадеров еще со времен гражданской войны в Испании, ответственный за эту операцию, был на грани отчаяния, предчувствуя свой немедленный отзыв в Москву и неизбежную расправу. Рамон поспешил прийти ему на выручку.
Вот как сам он рассказывал об этом брату Луису, автору книги: «Не беспокойся, — сказал я ему, — это сделаю я». Он действительно вошел в дом и убил Троцкого. Тогда я спросил у него: «Послушай, как же так, ты свободно вошел и не смог выйти?» — Он ответил: «Я никогда никого не убивал, не умел этого делать, и потому, когда ударил его альпинистским заступом по голове, Троцкий завизжал, как свинья, которой отрубают голову. Немедленно на меня навалились охранники, и я уже ничего не мог сделать». Слова Рамона приводятся в книге в кавычках как прямая речь, хотя, конечно же, в отношении их достоверности в данном эпизоде, как и в последующих, нам остается лишь положиться на добросовестность автора. А ведь многие другие источники ранее утверждали что Меркадер готовился к убийству долго и тщательно, что якобы именно с этой целью он и под вымышленным именем Франка Джексона и с фальшивым паспортом на имя бельгийского гражданина Жака Морнара прибыл в Мексику, где с помощью своей возлюбленной попал в дом Троцкого, вошел к нему в доверие. Нет, утверждает автор книги, ссылаясь на открой вения брата, его задачей было информировать Советское правительство о делах, планах и связях Троцкого, о людях, вращавшихся вокруг него, но не более того. А решился он на этот шаг, как мы уже говорили, из дружеских чувств к человеку, который, судя по всему, привлек его к сотрудничеству с советской разведкой еще в Испании, и, во-вторых, конечно же, «из идейных соображений коммуниста, осуждавшего троцкизм со времен гражданской войны»...
Вот, оказывается, откуда тянется ниточка. В подтверждение тому — еще один факт. Мать Рамона, Каридад, популярная в Барселоне личность и тоже, кстати, завербованная Л. Эйтингоном и работавшая на советскую разведку много лет, ждала его для побега в машине вместе с Л. Котовым в 100 метрах от дома Троцкого, уверенная в успехе задуманного. Но, разобравшись в ситуации, срочно покинула Мексику, перебралась в США, а оттуда — в СССР.
А в доме произошло тоже не совсем предусмотренное сценарием. Истекающий кровью Троцкий, прислонившись к дверному косяку, но не потеряв сознания, видел, как его охранники рукоятками пистолетов молотили по голове уже валявшегося на полу Рамона. Они его, безусловно, забили бы до смерти, если бы не слабый голос хозяина: «Оставьте, не убивайте его. Пусть он все расскажет». Можно предполагать, что он надеялся услышать потом, чей приказ выполнял покушавшийся, услышать ненавистное ему имя Сталина, но силы оставили его, а Рамон все равно ничего бы не сказал, потому что он был убежден до конца своей жизни, как признавался не раз брату, что «сделал это, защищая Советский Союз, как настоящий коммунист, уверенный в необходимости этого».
Фанатизм веры, пусть даже в нечто возвышенное, лишает человека не только рассудка, но и элементарного инстинкта самосохранения — ведь не мог же Рамон Меркадер, умный, хорошо образованный, изощренный и опытный человек, а не какой-то деклассированный элемент или наемный убийца, не предвидеть не только положительного исхода, но и того, что случилось. Значит, не о возможной обреченности своей думал, решившись, а скорее, о жертвенности — во имя, об убийстве — во имя. Так и пронес он, ни разу не высказав вслух, через двадцать своих тюремных лет, не только эти свои мысли к убеждения, но и подлинное имя свое, и имя того или тех, чью волю исполнял. И впоследствии, уже на свободе, в Советском Союзе, с гордостью носил на груди Золотую Звезду Героя.
Итак, «мавр сделал свое дело», но от него не отреклись те, кто его готовил, не бросили в тюрьме «Лекумберри» как «отработанный человеческий материал». По свидетельству самого заключенного, его защищал один из лучших адвокатов Мехико, а уже через четыре года он мог оказаться на свободе - для этого было сделано практически все целой когортой сотрудников советской разведки, большей частью испанцев по национальности, действовавших в Мексике. Но — сорвалось. И тогда вновь проявились возможности НКВД сделать все, чтобы облегчить, скрасить ему неволю: едва ли не с первого года прежде незнакомая Рамону бывшая артистка кабаре мексиканка Рокелия приезжала к нему ежедневно на машине в тюрьму, всякий раз привозя специально приготовленную еду, ни о чем не спрашивая и ничего не требуя взамен. Хотя впоследствии и стала его женой.
Более того, от нее он узнавал все, что происходило с его близкими, находившимися в Советском Союзе, письма из тюрьмы время от времени попадали и к брату Луису через сотрудников органов НКВД, а сами родственники жили в Москве, хоть и под пристальным взглядом Лубянки, но вполне безбедно. Как утверждает автор книги, лишь узкий круг людей в Москве знал имя убийцы Троцкого. Сам он об этом мог только догадываться по намекам первой жены Рамона и матери, которой М. И. Калинин вручил орден Ленина в Кремле, а Берия не раз принимал ее и даже оказывал мелкие знаки внимания, вроде ящика вина «Напареули» 1907 года розлива. Но мать и сын-школьник, поселенные в разных московских квартирах, постоянно, в течение многих лет, чувствовали вокруг себя почти осязаемую искусственную пустоту.
Особенно страдала от этого деятельная, казалось бы, не раз проверенная и сверхблагонадежная Каридад, обреченная на тихое домашнее заточение, по сути, на полное безделье. И лишь в 1944-м ценой неимоверных усилий и после нескольких писем Сталину ей удалось вырваться в Мексику, но оттуда она не вернулась в СССР, а уехала во Францию, где жили двое других ее взрослых детей и где она прожила до конца своих дней, до 1975 года, всего один или два раза навестив за тридцать лет своего сына Луиса в Москве. Вот как сама она объясняла свое душевное состояние в начале 40-х годов в разговоре с видным испанским коммунистом, цитируемом в книге со ссылкой на одну из первых работ об убийстве Троцкого: «Нас обманули, Энрике... Это самый худший ад из всех существовавших. Я никогда не смогу к нему привыкнуть. У меня лишь одно желание, одна мысль: бежать, бежать подальше отсюда... Тебя лишают воли, заставляют убивать, а затем самого добивают ударом или выстрелом, или сжигают на медленном огне, как меня сейчас. Я им больше не нужна...»
Вот и задумываешься вновь, даже зная уже очень многое о собственной стране: как же так, почему мы преуспели в умении обратить самых преданных нам людей — не только, впрочем, испанских коммунистов, республиканцев, готовых ради идеи, ради Советского Союза пойти на все, — в ненавидящих нас, готовых «бежать, бежать подальше»? Конечно, нравы, методы работы и неписаные законы Лубянки в этом процессе «перековки» друзей во врагов сыграли едва ли не главную роль, пропустив многих из коммунистов-интернационалистов через ее жернова. Но можно не сомневаться, что к крушению подвигли их и собственные раздумья и терзания, вызревшие в трудно пришедший вопрос: такой ли жизни, такого ли общества хотели мы для своих стран и своих народов? И ответ оказывался для них однозначно отрицательным.
Ну а что же Рамон? Отсидев, как говорится, от звонка до звонка, в 1960-м, незадолго до освобождения, бельгийский гражданин Жак Морнар получил политическое убежище и гражданство Чехословакии, и вскоре через Гавану, а оттуда — теплоходом в Ригу, даже не заезжая в Прагу, прибыл в Москву. Квартира на Фрунзенской набережной, все запоздалые почести, приезд жены, усыновление двоих детишек, все возможности для спокойной жизни, восторженное восприятие страны и эта всегда приятно удивлявшая его мраморная плита с именами героев-чекистов в вестибюле здания КГБ и с его, в том числе, именем, будто он уже и не жив вовсе, а лишь сохранен в золоченой строке — Рамон Лопес.
Но с годами, как утверждает автор книги, и Рамон теряет иллюзии, а семейные проблемы натолкнули его на мысль уехать жить на Кубу, тем более что Рамон был дружен с Фиделем Кастро, который тут же ответил ему приглашением. Но... КГБ не разрешил этой поездки Герою Советского Союза, никак не мотивировав отказ. А тут еще его неожиданная и загадочная болезнь: врачи кунцевской больницы доказывали, что у него рак легкого, но ни один из анализов не подтвердил этого диагноза, а разговор Луиса с навестившим выздоравливавшего брата бывшим генералом Эйтингоном совсем поверг его в уныние. «Что-то случилось, — сказал старый друг Рамона. — Что-то они с ним сделали, уж не отравили ли его?».
Здесь начинается совсем уж детективная история, в которой трудно стать на сторону автора книги, но трудно и не согласиться с его доводами и подозрениями. Во-первых, «они» — это явно не врачи, а прежние коллеги Рамона, это ясно. Отравили? Но как и зачем? Во-вторых, — уж кто-кто, а Л. Эйтингон хорошо знал методы своего прежнего ведомства, и его подозрения следовало воспринимать всерьез. Тем более что уже совсем недавно стало известно: оказывается, генерал вплоть до 1950 года был напрямую связан с секретной химической лабораторией КГБ, где отрабатывалось применение различных ядов на подлежащих уничтожению «врагах народа», за что после разоблачения Берии был осужден на длительный срок. Так что следует понимать, он знал, о чем говорил...
Ответы, которые тогда и впоследствии сам для себя находил Луис, казались ему как будто убедительными: за несколько дней до неожиданной болезни Рамон был на приеме по случаю 9 Мая, где ему вручили золотые часы с гравировкой на тыльной стороне: «Герою Советского Союза Рамону Лопесу в память о Дне Победы». И вот там-то ему, предполагает брат, могли подсыпать яд в еду или в бокал, но могли заложить и в часы, скажем, уже использовавшийся тогда не раз в подобных случаях радиоактивный талий, что вызвало вначале болезнь легкого, а затем и саркому кости левой руки, которую определили достаточно скоро кубинские врачи. Да, все-таки его выпустили на Кубу, уже смертельно больного, после нескольких лет ожидания и в разлуке с семьей, давно уехавшей по его настоянию в Гавану, но сам он категорически отрицал версию Эйтингона о своей болезни.
Повторяю: в эти мрачные предположения автора книги трудно поверить — ведь происходили события совсем недавно, в 1974 году, как и в то, что КГБ боялся каких-то действий Рамона и таким образом хотел добиться его молчания, не выпуская за пределы СССР. Но, по сути, это — обвинение. Думается, во власти ведомства и людей, причастных к этой истории, а многие из них еще живы, поставить последнюю точку в судьбе человека, вызывавшего столь противоречивую реакцию на протяжении всей его жизни.
Умер он в Гаване в 1978 году. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище. Могила с обелиском из розового гранита того, кто исполнил, быть может, самое сокровенное и патологическое желание «вождя всех народов», — совсем рядом с могилой легендарного Кима Филби.
...С Луисом Меркадером мы беседовали, что называется, на коротке. Да, говорит он, я много раз мысленно садился за эту книгу — и в Москве, и в Мадриде. Но всякий раз останавливал себя. Почему? Отвечаю искренне: я боялся, боялся КГБ, его длинных рук, боялся, что меня никогда не выпустят на родину — ведь я знал очень много. Теперь я решил рассказать всю правду о брате, который был «идеологическим продуктом» своего времени, свято преданным идее. Надеюсь, что еще заговорят документы, хранящиеся в спецархивах, до которых я не смог докопаться, и тогда мы узнаем всю правду...
В. ВЕРНИКОВ, соб. корр. «Известий». МАДРИД.
«Известия», 31.07.1991
Statistics: 22
Что сделали Гайдар и Чубайс
Получив высшую власть в стране, спецслужбы поставили под свой контроль государственный аппарат, представительную и судебную ветви власти, СМИ, крупный и средний бизнес, общественные организации, регионы.