Но это было только начало... Часть первая
Однажды, поздно вечером, в мой номер одесской гостиницы «Красная» громко постучали. Вошли шесть дюжих молодцов.
— Вы писатель?
— Да.
— А партбилет у вас есть?
— ...Есть.
— А Советская власть у нас есть? А партия еще есть?
Я возмутился.
— По адресу попали, — удовлетворенно отметил один из них.
— Мы китобои. Нас больше двух тысяч, нас истребляют. Куда ни писали — не доходит, наши письма перехватывают. Умоляем, выслушайте нас. Вместо вышедших из строя присылают новых. Вот вам последний случай.
Среди вновь прибывших был китобой И. Авраменко. Судовой врач установил, что давление у него 210 на 100, велел немедленно отправить его обратно. Генеральный капитан-директор Соляник вызвал врача:
— Почему отправляете людей при такой нехватке рабочих рук?
— Гипертония. Сильное солнце абсолютно противопоказано.
— Ничего, поставим на легкую работу, печень резать.
Резать печень надо на палубе. Сюда и поставили Авраменко. Через несколько дней Соляник отдал приказ одному из китобойцев: «Подойти к моему правому борту, взять ценный пакет, доставить в Одессу и вернуться в строй флотилии». Китобоец подошел. С флагмана спустили гроб. Гроб с телом Авраменко.
Китобои привели и другие факты, в которые верить было невозможно.. В Одессе я был занят важной для меня работой, заниматься китобоями было некогда. Пошел к первому секретарю Жовтневого райкома партии 3. Назаренко и обо всем рассказал. Ее слова поразили:
— Это лишь малая часть преступлений Соляника, он ведет себя, как колонизатор. Это возможно, как понимаете, при неограниченной поддержке сверху — и в Киеве, и в Москве.
Я пошел к секретарю обкома партии, курировавшему флотилию. Стал рассказывать, что там происходит. Слушая, он то и дело улыбался. Потом прервал:
— это что! Бот я вам покажу, — достал из стола пачку зарубежных газет, где крупным планом в разных позах, в едва заметном купальнике была сфотографирована молодая женщина.
— Солянику, — продолжал он, — пятьдесят четыре, а ей двадцать семь. Он возит ее с собой, установил для нее фиктивную должность с огромным окладом.
Закончил:
— Не беспокойтесь, примем серьезные меры, все будет в порядке.
Однако стало ясно — порядок не наведут. Решил ехать в Москву, к министру Ишкову. Он тоже заверил, что будут приняты самые решительные меры, но из этой беседы было также ясно, что все — пустые слова.
Тогда я отправился в «Комсомольскую правду». Выслушав меня, главный редактор Юрий Воронов сказал своим коллегам:
— Флотилия насчитывает две тысячи человек, это все молодежь, в большинстве комсомольцы, и молчать мы просто не имеем права.
Я снова поехал в Одессу. Часть флотилии во главе со «Славой» находилась там уже недели две, а флагман «Советская Украина» во главе с Соляником и остальными китобойцами были на подходе. На небольшом судне группа работников Управления китобойного флота отправилась навстречу «Советской Украине» для проверки итогов рейса. Я пошел вместе с ними. Мы поднялись на борт флагмана часа за четыре до его прихода в порт.
Предъявив удостоверение, я сказал Солянику, что хочу поговорить.
— Рано, понимаете, рано, — поморщился он. — Вот придем на внешний рейд, я дам там пресс-конференцию для советских и иностранных журналистов, там и отвечу на ваши вопросы.
— Едва ли это будет уместно. Мои вопросы касаются тяжелого положения на флотилии.
Как бы это описать, как он посмотрел на меня. Точно на букашку, о которую мараться не хочется, но ничего не поделаешь, придется раздавить. Он снял с крючка микрофон, и на все судно прогремел его командирский голос:
— Редактора многотиражки на мостик!
Точно стоял за переборкой, тут же выскочил ничем не приметный человек.
— Вот ваш коллега прибыл, — кивнул Соляник в мою сторону. — Покажите ему подшивку нашей газеты, побеседуйте с ним, э-э... угостите его, — повернулся и ушел.
Наша беседа состоялась лишь через два дня. Нехвастливо, ненавязчиво рассказывал, каких огромных успехов из года в год добивается флотилия. Не специально, не подчеркивая, вроде естественно, между прочим, сообщал, как хорошо к нему относятся крупные государственные и партийные деятели, между делом заметил, как души в нем не чает его полный тезка Алексей Николаевич Косыгин, как не отходят от него внучки Микояна, когда гостит у них на даче. Перечислил в этом ряду и нескольких членов Президиума ЦК КПСС.
Я же, выбирая выражения помягче, говорил о злоупотреблении властью, о недопустимом диктате, приводящем порой к трагедиям. Под конец дал ему понять, что свою точку зрения намереваюсь высказать в печати.
— Рисковый вы человек, — покачал он головой. Это уже прозвучало, как угроза.
О нашей беседе я подробно рассказал Воронову.
— Все равно будем печатать.
ВДОЛЬ бортов едва выступают над палубой горловины, котлов, скрытых внизу, в жирозаводе. На разделочной палубе снимают и режут китовое мясо, отделяют печень, амбру, если она попадется, пилят голову, хребет, ребра, хрящи. Все идет в котлы. И все пойдет своими путями: мясо — в морозилку, жир — в танки, мука — в мешки. Тонны китовых внутренностей, кишечника, слизи разлагаются под тропическим солнцем. Раскаленный воздух насыщен ядовитыми парами.
Моряки жирозавода завидуют палубе. Там, наверху, на палубе, легко. Там температура не поднималась пока выше сорока пяти градусов. А внизу, в жирозаводе, —до шестидесяти пяти. На палубе газы не застаиваются, а тут отравленному воздуху деваться некуда.
На десятый день пребывания в тропиках заступил в ночную вахту машикист-жировар Иван Бахров. У него три котла. Едва спустился, как раздался резкий звонок, загорелась красная лампочка. Это сигнал с палубы: первый котел загружен, начинайте варку.
Несколько оборотов вентиля, и пар, перегретый до ста пятидесяти градусов, со свистом ринулся в котел. Иван бросился к третьему котлу, где варка уже завершалась. Всем телом навалился на тяжелый рычаг пробки перепускной трубы, по которой густая масса должна идти в жироотделитель. Ои торопился, потому что у второго котла надрывался телефон, тревожно мигала лампочка: котел полон, быстрее начинайте варку. А у первого котла давление поднялось до предела, надо немедленно перекрыть пар. На ходу увидел в глазок жироотделителя, что пошла грязь, и надо быстрее спустить ее, иначе вслед за жиром пойдет в отстойник.
Иван метался между накаленными котлами, жироотделителями, отстойниками, открывая и закрывая вентили, краны, пробки. Откуда-то капали жир, горячая вода, свистел фланец.
На соседней позиции услышал шум. Оказывается, потерял сознание и упал жировар Виталий Быстрюков, бывший водолаз, спортсмен-разрядник. По крутому трапу вытащили наверх, привели в чувство. Давление было сто на пятьдесят пять, пульс — сто сорок ударов. Но у всех такое состояние появлялось к концу рабочего дня, а у Виталия — в первый час дежурства.
Солянику доложили о происшествии.
— Всякое бывает, — сказал он рассеянно.
С этого дня началось. Потерял на вахте сознание Онишко, через день — Скоромохов, потом Покотилов, Фатыхов, Панченко...
Иван держался. Едва дотянул до прихода утренней смены. Пошел в каюту спать. Жара. Вентилятора нет. Долго метался в постели, резало глаза, слипались веки, а уснуть не смог. Поднялся, стащил с койки матрац и побрел на палубу. Тропическое солнце набирало высоту. Разделочная палуба гудела. Мокрые, в китовой слизи люди резали, пилили, растаскивали крючьями распотрошенные части туши, загружая котлы. Близ надстроек, взад-вперед, качаясь, брели люди. С матрацами. Это ночная смена.
Иван искал место в тени. И те, кто работал, и те, что с матрацами, то и дело злобно поглядывали в одно и то же место. Иван знает, куда они смотрят. Он не хочет туда смотреть, но поднимает мутные глаза и видит: резвятся, гоняясь друг за другом, и прыгают в бассейн, сооруженный на аварийном мостике, Светлана и Соляник. Бассейн-сюрприз Светлане — сделан по приказу Соляника и под его руководством. Чтобы не обидеть начальника поискового судна своего сына Геннадия, подчиненного непосредственно отцу, он жене Геннадия установил большой оклад. Она тоже Светлана, и ей тоже 27 лет. Она киноактриса. Уже в трех фильмах участвовала. Она очень смеялась, когда ее назначили марсовым матросом и выдали настоящее удостоверение...
Матрос Дмитрий Чегорский поднялся по костыльному трапу прочищать ножи в жирзаводе... Через несколько минут упал. Бросились к нему; но Чегорский не потерял сознание, а умер от теплового удара. Правда, комиссия, созданная Соляником, написала, будто температура наверху была всего 56 градусов, но китобои этому не верят. Они показали мне площадку, где погиб Чегорский. Она метра на три выше рабочего места жироваров, а у них в ту прохладную ночь было 52 градуса жары. Но там, как в парной,— чем выше, тем выше температура».
Статья была обсуждена на заседании бюро Жовтневого райкома партии, которое приняло решение:
«За факты зажима критики, грубость, барство, пренебрежительное отношение к морякам, самоуправство, грубое нарушение охраны труда и техники безопасности, выход флотилии в промысловый рейс без необходимой подготовки, допущенную семейственность генеральный капитан-директор флотилии тов. Соляник заслуживает самого строгого партийного наказания. Но, учитывая, что по решению бюро обкома создана и работает партийная комиссия по проверке фактов изложенных в статье «В рейсе и после», внести мнение бюро райкома на бюро Одесского обкома КП Украины».
Получив это решение, первый секретарь обкома партии М. Синица вызвал Соляника и его заместителя по политчасти Барабанова.
— Созовите партийно-хозяйственный актив. Никакого самотека. Дайте убедительный материал для бюро обкома, заткните рот райкому.
П0СК0ЛЬКУ Синица во всей этой истории играл немалую роль, охарактеризую его немного подробнее. Под его беспощадным диктатом находился весь город. Но только не Соляник. Один китобой сказал: «Солякик в кабинет Синицы дверь ногой открывает, потому что руки заняты чемоданами с сувенирами».
Два «генерал-губернатора» друг друга стоили. Разница лишь в том, что Соляник не напивался, а Синица — до потери сознания. Не раз его подбирали на улице. Однажды в вытрезвитель попал, поскольку лицо было так измазано, что его не узнали. Правда, быстро разобрались, и, бережно уложив в машину, отвезли домой.
Был у него помощник Петр Стряпкин, обаятельный человек, умный, честный, исполнительный работник, инвалид войны. Несмотря на блага, которые ему перепадали, видя поведение Синицы, он не желал оставаться на этом посту и подал заявление об уходе. Синица обругал его, а заявление порвал. Спустя несколько месяцев Стряпкин снова обратился к нему с таким же заявлением.
— Если в третий раз придешь, — разрывая бумагу, сказал Синица, — одновременно звони, чтобы тебе несли передачу, ибо домой больше не попадешь.
Стряпкин понял: это не шутка.
Однажды в субботу Синица с целой свитой поехал на охоту. Ему подогнали дикого козла, которого он и убил. Потом пьянка длилась до глубокой ночи, после чего Синица надумал ехать в обком.
— Звони, Петя, на мясокомбинат, пусть козла в холодильник положат.
Вскоре Стряпкин доложил:
— Ночной дежурный говорит, что сам он не может, там два запора: один ключ — у него, другой — у начальника смены, который дома спит.
— Так пусть разбудит! — возмутился Синица.
Начальник смены заявил: холодильников у них нет, есть большие рефрижераторы с колбасой и мясом, куда неошкуренного козла он класть не может. Синица рассвирепел. Кончилось тем, что эту продукцию вытащили из рефрижератора я утром развезли по магазинам, а на ее место водрузили козла.
Спустя две недели, тоже в воскресенье, Синица поехал в рыболовецкое хозяйство. Так это место называлось. Это был экзотический уголок на берегу моря и небольшое строение с мебелью из карельской березы.
Когда обсуждалось меню, Михаил Софронович вдруг вспомнил:
— У нас же козел есть! Пусть шашлыки делают.
Козла доставили быстро. Повар сказал:
— Михаил Софронович! Ничего не получится. Его отогревать часов пять надо.
— Как же они работают!— сокрушенно покачал головой Синица, — Если не могут сохранить продукцию для первого секретаря обкома, как же трудящихся кормят? Выгнать к черту директора мясокомбината.
И выгнали. Нашли подходящую формулировку, и выгнали.
ЗАЛ ДВОРЦА культуры имени Леси Украинки, где проходил актив, был полон — человек пятьсот. Соответственно большой и президиум: второй секретарь обкома партии П. Воронин, А. Соляник, начальник главка Денисенко, начальник управления китобойных флотилий Хирных, руководящие работники города и флотилии. Там же находился и ответственный контролер КПК при ЦК КПСС С. Вологжанин. Вел актив Барабанов. Огласив повестку дня, торжественно предоставил слово для доклада Солянику.
В течение нескольких минут он говорил об успехах флотилии в прошедшем рейсе, о задачах на следующий рейс. Но в основном доклад посвятил попыткам опровергнуть статью, называя ее клеветнической. Затем начались прения.
— Первое слово, — сказал Барабанов, — предоставляется лучшему гарпунеру флотилии, кавалеру ордена Ленина, победителю в социалистическом соревновании... — последовала фамилия.
— С огромным возмущением, — начал оратор, — прочитали мы статью в «Комсомольской правде». Никакой правды в этой статье нет. Какой-то Сахнин, которого мы в глаза не видели, сочинил пасквиль, а газета, не удосужившись проверить факты, безответственно опубликовала его. И дело здесь вовсе не в Солянике — вся страна знает этого лучшего ледового капитана, его сделали только прикрытием, чтобы оклеветать нас, всю антарктическую флотилию. Трудно нам понять, зачем потребовалось редакции так оскорбить и унизить двухтысячный коллектив коммунистического труда.
Второй оратор, хотя другими словами, но по существу сказал то же самое. Потом третий, четвертый, и все говорили о Солянике, как о подлинном коммунисте, прекрасном руководителе, непревзойденном мастере промысла, решительно отрицая факты, приведенные в статье. Затем слово «в порядке ведения» попросил секретарь цеховой парторганизации на «Советской Украине» В. Шевченко:
— До начала заседания я подходил к президиуму, — сказал он. — И записался в прения. Мне должны были первому дать...
Зал загудел: «Я давно просил...», «И я...», «И мне не дают...» В президиуме зашептались, в конце концов слово дали Шевченко. Полностью подтвердив изложенное в статье, он закончил:
— Товарищ Соляник сказал, что мы хотим облить его грязью, а мы хотели смыть с него грязь. Но теперь она так глубоко въелась в его поры, что без хирургического вмешательства не обойтись. Почему стали возможны такие злоупотребления властью? Потому, что он стоит за широкой спиной первого секретаря обкома товарища Синицы...
— Выбирайте выражения! — крикнул из президиума Воронин.
— ...и еще за более широкой спиной министра Ишкова, — продолжил Шевченко.
Тут Воронин вскочил:
— Умейте вести себя, вы на партийном активе, а не на базаре.
Поднялся Вологжанин:
— Если выступающий говорит не то или не так, как кому-либо из нас кажется правильным, его можно поправить. Но здесь действительно идет партийно-хозяйственный актив, где окрик не только неуместен, но и недопустим.
Это стало переломным моментом. Один за другим выступали китобои, раскрывая подлинную жизнь флотилии, подтверждая правильность выступления газеты, приводили все новые факты злоупотреблений и самоуправства Соляника.
К этому времени закончила работу комиссия обкома партии по проверке статьи, возглавленная секретарем обкома Солдатовым. Находившийся в Одессе Председатель Президиума Верховного Совета Украины Д. Коротченко заявил комиссии: «Статья лживая, и в обиду Соляника мы не дадим. Из этого и исходите».
Так и поступила комиссия. Доклад, сделанный ею на бюро обкома, был построен на искажении фактов и попыток полностью опровергнуть статью.
Первый в прениях получил слово Соляник. Начал с достижений флотилии. В частности, он сказал: «Условия в тропиках были действительно очень тяжелыми. Но в тропиках я убил три тысячи голубых китов, это, как вы знаете, особо ценная и дорогая порода. И что б вы, члены бюро обкома, сказали мне, если бы я ушел из этой кладовой золота, оставив ее китобоям капиталистических стран?..».
Откровенно говоря, и мне его доводы показались серьезными. Значительно позже я узнал, что было убито не три тысячи, а двадцать шесть штук.
Выступавшие члены бюро возмущались тем, что газета оклеветала не только двухтысячный коллектив, но всю область и всю жизнь в нашей стране.
Оскорбительно резко выступил член бюро начальник пароходства Данченко. Синица всегда поддерживал его, и эту поддержку начальник пароходства умел ценить. Скажем, в день пятидесятилетия Синицы триста шестьдесят судов, находившихся в загранплаваний, получили шифровку Данченко, в которой предлагалось привезти секретарю обкома подарки.
Не только между Синицей и Данченко была такая «спайка». Беспощадно действовала круговая порука. Около пятнадцати руководителей партийных, советских и хозяйственных организаций обогащались, ничем не брезгуя, морально уничтожая и изгоняя с работы осмелившихся на любое критическое замечание или непослушание. В эту «касту» входил и начальник УВД генерал-лейтенант милиции Т. Гайдамака, по прозвищу Урядник.
Собутыльник Синицы, он облагал оброком массу торговых точек, и с этим мирились, ибо знали, какие кары последуют, если не выполнить его требований.
На заседании бюро обкома выступил и Вологжанин. Он сказал:
— Ваше дело, товарищи, принимать решение. Однако тут предлагают обязать газету опубликовать опровержение. Вы не можете принять такого решения формально, ибо редакция вам не подчинена, не можете н по существу, так как факты подтверждаются. И, наконец, последнее. Требуют опровержения, настаивая, чтобы товарищ Соляник остался на своем посту, иначе, дескать, мы скомпрометируем себя перед заграницей. Следовало бы подумать и о том, как мы будем выглядеть перед советскими людьми, если все останется без изменений.
Последним выступил Синица. Еще более оскорбительно, чем другие члены бюро, обрушился на газету и автора, лишь вскользь указал на «отдельные недостатки» в работе Соляника.
В решении обкома, посланном в ЦК КПСС, говорилось: «Целый ряд фактов в указанной статье изложен необъективно, а в отдельных случаях рассчитан на сентиментальную слезливость обывателя. Героический труд коллектива коммунистического труда освещен как рабский труд подневольных людей. Товарищ Соляник заслуживает суровой критики, но делать это такой ценой, как сделала газета, не нужно и вредно. Это привело к дезинформации общественного мнения как у нас в стране, так и за рубежом. А также нанесло серьезный моральный ущерб коллективу флотилии».
Подобная же оценка статье была дана и в выводах комиссии обкома с добавлением: «Публикация нанесла политический урон нашей Родине».
БИТВА вокруг Соляника продолжалась. Вслед за бюро обкома статью обсудила коллегия Государственного комитета рыбного хозяйства, которую вел министр А. Ишков. Членов коллегии ознакомили с решением бюро Одесского обкома, что и определило весь ход обсуждения. С особой яростью «топтал» газету Рытов, заместитель Ишкова. Опровергались даже те факты, которые признал обком. В соответствии с этим и была послана докладная записка в ЦК КПСС. Шла борьба и на более высоком уровне.
С. Вологжанин: «Да, эту беседу я никогда не забуду. Исполняющий обязанности председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС товарищ Сердюк сказал мне: «Товарищ Подгорный выразил недовольство вашей работой. Заявил, что вы неправильно вели себя на собрании партийно - хозяйственного актива китобоев в Одессе, пытаясь руководить им, а главное — недопустимо превысили свои полномочия на заседании бюро Одесского обкома партии. Поучали, навязывали свою точку зрения, утверждали, будто исказившая истину статья, нанесшая вред, правильная. Такой же точки зрения придерживается товарищ Суслов».
Сердюк помолчал, потом извлек из стола мои выводы и проект решения КПК, протянул их мне: «Придется переделать...»
Я пытался доказать, что Подгорного и Суслова ввели в заблуждение, что мои выводы основаны на неопровержимых фактах, но он прервал меня: «Вы понимаете, что это указание Центрального Комитета?»
Аркадий Сахнин
«Известия», 23.09.1988
Statistics: 16
Операция «Перелет»
29 лет назад, 1 мая 1960 г., в советском небе был сбит самолет, пилотируемый американским летчиком Фрэнсисом Пауэрсом, который выполнял задание Центрального разведывательного управления США.