Но это было только начало... Часть вторая
..как же Брежнев, да и другие секретари ЦК могли молча слушать, а то и поддерживать ложь и жертвовать делом, честью, справедливостью, правдой, во имя каких-то неведомых, непонятных нам интересов и целей?
БИТВА вокруг Соляника продолжалась. Вологжанин отказался переделывать свою записку по требованию Сердюка. «О нашей беседе с ним, — сказал он, — я сообщил помощнику председателя КПК С. Могилату, который пользовался в нашем аппарате большим авторитетом. С его точкой зрения считался и Сердюк. К нему и пошел Могилат, сказал: «Нам поручено дать Центральному Комитету объективную оценку дела Соляника. Как высший контрольный орган партии мы не имеем права хоть на гран отступить от истина, кто бы нас на это ни толкал».
— Вы понимаете, чем это грозит? — спросил Сердюк.
— Понимаю, но мы не можем идти на сознательный обман ЦК.
На следующий день состоялось заседание Комитета партийного контроля по этому вопросу. Член ЦК, член комитета Караваев сказал:
— Почему столько времени у нас идет какая-то странная возня вокруг этого дела? Представленные нам факты убедительны, и надо принимать решения.
Тем не менее были колебания, и единодушия достигнуть не удалось. А еще через день мы вновь пошли к Сердюку. Из беседы стало ясно — он не сомневается в вике Соляника, но его буквально убивает позиция Подгорного и Суслова. Он ничего не может понять. Виднейшие деятели партии, секретари ее Центрального Комитета — он им безгранично верит. Но они же знают истину. А Шелест, первый секретарь ЦК КП Украины? Он тем более знает. Как же дальше жить, если возможно такое?
Проект выводов КПК, в котором подтверждалась правильность опубликованных фактов, лежал перед ним.
— Или я, или Соляник, — сказал он и подписал бумагу. И тут ему стало плохо. Мы уложили его на диван, дали валидол. Мы понимали его состояние, да и сами были в таком же.
ПОСКОЛЬКУ речь шла о том, что статья нанесла политический вред Родине, ею занимался и Отдел пропаганды ЦК КПСС (в то время он назывался Отделом пропаганды и агитации). Там концентрировались докладные записки по этому поводу ЦК Компартии Украины, Одесского обкома партии, Госкомитета по рыбному хозяйству, ЦК профсоюза и другие документы. Редакция об этом догадывалась, ибо, по мере того как они поступали и изучались, отдел требовал от нее объяснений по тем или иным опровержениям.
Впрочем, от нас и не скрывали этого. Однажды меня вызвали в отдел и ознакомили с запиской П. Шелеста, предложив дать объяснение. Она содержала ряд серьезных обвинений в мой адрес. Здесь же указывалось, будто Вологжанин свои выводы сделал на основе лживых утверждений автора статьи. Практически записка сводилась к тому, что нас обоих надо исключить из партии.
На Отдел пропаганды и агитации ЦК легла огромная и очень непростая ноша. Позиции некоторых высших руководителей ЦК партии ему, конечно же, были известны, и позиции эти полностью совпадали с позицией Шелеста.
В Записке Отдела пропаганды и агитации, которую подписали зам. зав. отделом, ныне член Политбюро, секретарь ЦК КПСС А. Яковлез и зав. сектором Т. Куприков (ныне, к сожалению, покойный), было сказано:
«Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС считает, что редакция газеты «Комсомольская правда» выступила против зарвавшегося, потерявшего чувство партийной ответственности руководителя, который своими действиями нанес огромный ущерб делу воспитания флотилии. Критика серьезных недостатков вызвала большой общественный резонанс. Она послужила поучительным уроком для тех, кто теряет чувство ответственности за порученное дело, становится на путь злоупотребления властью. Следует подчеркнуть, что выступление газеты явилось результатом и того, что местные партийные и хозяйственные органы, а также Комитет по рыбному хозяйству при СМ СССР на протяжении длительного времени не принимали действенных мер к тому, чтобы поправить Соляника и оздоровить обстановку на флотилии, хотя эти организации располагали многочисленными сигналами о неблагополучии на этой флотилии и неправильном поведении Соляника. Не случайно были потому выступления на партийно - хозяйственном активе флотилии о том, что Солянику оказывали особое покровительство секретарь Одесского обкома Компартии Украины Синица, председатель Комитета по рыбному хозяйству Ишков, а также некоторые другие ответственные работники».
ЗА НЕДЕЛЮ до выхода флотилии на промысел состоялось собрание китобоев, на котором выступил Синица. Он призвал их с честью оправдать доверие Родины. Говорил о том, как партия гордится такими моряками, как верит им, надеется на них, и эта вера укрепляется еще тем, что во главе славной флотилии коммунистического труда стоит такой испытанный капитан, как Соляник, который поведет их теперь в двадцатый, юбилейный, рейс.
И люди поняли его. Поняли, что нет силы, которая бы остановила произвол. Они были морально сломлены.
Этим и воспользовался Соляник. По одному стал вызывать китобоев, терявших сознание в рейсе от перегрева, о которых писала газета. Не знаю, о чем и как он говорил с ними, но они понимали — теперь от Соляника деваться некуда. Другой профессии у них нет, флотилия вот-вот уйдет в рейс, и выхода нет: или согласиться с его требованием, или он их сгноит, и согласились. Каждый в отдельности написал примерно одно и то же: «В рейсе сознания не терял, в обморок не падал, Сахнина не видел и с ним не разговаривал».
Я даже не обиделся на этих людей. Можно ли, скажем, осуждать тысячи невиновных, которые во времена репрессий «признавались» в своей «вине» под влиянием чудовищных условий, в каких оказывались?
Теперь в руках Соляника были документы, убедительно подтверждавшие выводы обкома партии о том, что статья клеветническая.
До выхода флотилии оставались считанные дни, когда представителей редакции вызвали на заседание Секретариата ЦК КПСС.
Началось оно при закрытых дверях, а приглашенные ждали в приемной более часа, разбившись на группы. В одном углу — Ишков, Синица, Соляник, Денисенко и Хирных. В другом — Воронов, ответственный секретарь «Комсомолки» Костенко и я. Отдельно в разных местах сидели Вологжанин, первый секретарь Жовтневого райкома партии Назаренко и еще кто-то, кого я не знал. Впрочем, мало кто сидел. Люди ходили по приемной, нервничали, курили.
Наконец нас пригласили в зал. За длинным широким столом сидели Н. Подгорный, М. Суслов, А. Шелепин, П. Демичев, Ю. Андропов, Б. Пономарев, Ф. Кулаков, Д. Устинов и А. Рудаков. В торце — Л. Брежнев. У стены — ряд кресел для приглашенных.
— Нам думается, что по этому вопросу, — начал Брежнев, — не следует заново разбираться в многочисленных фактах, о которых говорится в документах. Предварительно мы их изучали. Дважды уже советовались по этому вопросу и пришли к единому мнению. Поэтому считаем, что сейчас нам необходимо просто изложить нашу точку зрения на этот вопрос. Мы хотели бы вам сказать, товарищ Соляник, мы не хотим снимать то, что сделано вами в прошлом. Сделано много... В интересах общего дела, в интересах подъема престижа нашего флота мы всегда поддерживали вас как руководителя. Будем и впредь поддерживать.
Екнуло сердце: «Будем и впредь поддерживать».
В длинной своей речи Брежнев говорил, как бы извиняясь перед Соляником, всемерно смягчая его вину. Странное впечатление производило это выступление. Взглянет на Подгорного — говорит о заслугах Соляника, переведет взгляд на Шелепина — и начинает перечислять преступления Соляника, впрочем, называя их ошибками.
— Вам созданы все условия, — продолжал Брежнев,— для того, чтобы вы могли успешно руководить коллективом, чтобы пользоваться авторитетом. Мы окружали вас почетом, присвоили звание Героя Социалистического Труда.
Говорил это Брежнев словно не Солянику, а Подгорному, глядя на него, хотя тот не поднимал головы.
— Но вместе с тем у настоящего руководителя, — продолжал он, — должна быть учтивость, простота в обращении с людьми. У вас не все это правильно и ровно сочеталось... Мы не склонны приписывать все недостатки лично товарищу Солянику.
Слушать это было трудно. О какой учтивости речь? Брежнев хорошо знал, какие преступления совершил Соляник, но продолжал в том же духе, найдя возможность перейти к собственной биографии:
— Я сам, будучи подростком, работал у мартенов вместе с отцом. Бывало, стоишь у раскаленной печи, дышать нечем, кто-нибудь из рабочих направит на тебя шланг, окатит холодной водой, немного легче становится. Отец подходит, спрашивает: «Ну как, сынок, дышишь?» — «Да, дышу», — отвечаю. И за такую работу мы получали по семьдесят копеек... Тут в некоторых документах говорится, что в тропики вы пошли преднамеренно. Я не думаю, чтоб это делалось преднамеренно. Ну и вообще, тут в бумагах есть много всяких обвинений сомнительных. Знаете, хлесткость тут ни при чем... В трудное время мы рассматриваем этот вопрос. Ведь флотилия накануне выхода, сотни людей уже готовы выходить в океан. Так ведь, товарищ Соляник?
Соляник поднялся. Одной фразой отметил, что допускал много ошибок, пожаловавшись на то, что в последнее время китобойный промысел значительно осложнился. Далее он сказал:
— Мы шли в обычный рейс и вдруг в тропиках встретили большое стадо — тысячи голубых китов. Это самый ценный пищевой кит. Посоветовавшись с партийной и профсоюзной организациями, со всеми судами, мы решили остаться промышлять в тропиках...
Изощренная ложь! Насчет тысяч голубых китов мы уже знаем. Это выражение в Одессе стало нарицательным. Если кого-либо хотели уличить во лжи, говорили: «Это голубые киты».
Что касается опроса, то и это было «голубыми китами».
Реплика из-за стола: «А день рождения?..»
Здесь требуется отступление.
Как-то на все суда было объявлено по радио: в честь дня рождения генерального капитан-директора Алексея Николаевича Соляника по его приказу каждому китобою будет выдано по сто граммов водки к обеду. И действительно, спиртное было выставлено на столы. Люди выпили под оригинальный тост: «Будь ты проклят». Каково же было их возмущение, когда узнали, что за выпитое с них удерживают по ресторанной цене.
Услышав реплику, Брежнев подхватил:
— Да, эта боярская стопка водки... ладно. Но как вы могли потом удерживать за нее деньги?
Соляник поднялся:
— Вас пытаются ввести в заблуждение, Леонид Ильич. Это неправда, этого не было.
На что мог рассчитывать Соляник, делая такое заявление? Расчет простой: хотя Брежнев все знает, но не станет его разоблачать. Так оно и произошло. В ответ Брежнев сказал: — Ну, может быть, это и неправда, не будем сейчас вдаваться в детали, — и повернулся к Ишкову:
— Сейчас флотилия подготовлена к очередному рейсу?
Ишков начал говорить о том, как тщательно и продуманно готовится очередной рейс, в который на днях выйдет флотилия, как многое в этом плане делает Соляник, как важно, чтобы именно он повел ее на промысел.
— Надо сказать, Леонид Ильич, — произнес он с грустью, — что в статье не так все написано, как было в действительности.
И тут он выложил свой главный козырь:
— Дело в том, что никто в обморок не падал, никто не терял сознание...
На это Брежнев ответил:
— То, что кое о чем против Соляника говорится с подсвистом, об этом сейчас говорить не надо. Мы еще найдем возможность разобраться в этом отдельно... Садитесь, товарищ Ишков. Товарищ Синица, что вы скажете?
Синица начал с того, что признал серьезные ошибки обкома, но пафос выступления свелся к восхвалению Соляника, к тому, как много он делает сейчас в подготовке нового рейса.
— На бюро обкома, — сказал Синица, — товарищ Соляник дал глубокий анализ своим ошибкам, и мы видели, как глубоко он их осуждает. Это вселяет уверенность — они больше не повторятся.
Каково это было слушать нам, присутствовавшим на бюро обкома, где Соляник, не признав ни единой своей «ошибки», лишь безмерно восхвалял себя! Сейчас личный состав флотилии, продолжал Синица, превратился в сплоченный коллектив, способный выполнить любую задачу. Это заслуга Соляника. Вот почему обком партии признал возможным оставить товарища Соляника на посту генерального капитан-директора. Вот почему мы просим поддержать наше решение. В этот рейс пойдет и один из секретарей обкома, ибо мы придаем ему особое значение. Это не просто рейс, это двадцатый юбилей советского китобойного промысла. К стыду нашему, мы не подготовили замены товарищу Солянику, и заменить его сегодня некем.
— Да, нелегкое решение мы принимаем, — заключил Брежнев. — Но, взвесив все стороны дела, в целях воспитания Секретариат ЦК КПСС решил освободить вас, товарищ Соляник, от занимаемой должности. Иначе люди не поймут нас.
Поднялся Соляник.
— Леонид Ильич, товарищи секретари ЦК! Я глубоко все продумал и со всем согласен. Прошу только об одном: разрешите мне ходить в плавание. Я с четырнадцати лет плаваю, и расставаться с этой работой мне было бы очень трудно.
— Что касается дальнейшей работы, — сказал Брежнев,— то об этом пусть областной комитет партии подумает. Конечно, Соляник не должен быть без работы ни одного дня.
Стало ясно, что коль скоро вопрос должен решать обком, значит, из номенклатуры ЦК он выбывает. И не выдержал Подгорный. Стремясь поддержать Соляника, возможно, надеясь все-таки сохранить его в номенклатуре ЦК, он сказал:
— Я думаю, что, конечно, надо разрешить товарищу Солянику ходить в плавание. Может быть, дать ему китобоец, и пусть командует.
Едва ли догадывался Подгорный, что на китобойце всего 15—17 человек команды, что это и вовсе не номенклатурная должность.
На этом заседание Секретариата закончилось.
Конечно же, Синица не китобойца дал Солянику, а новое, крупнотоннажное судно голландской постройки по ловле и переработке креветок «Ван-Гог». Какой-то одессит сказал: «Соляник и из креветок сделает китов». Однако пророчество это не сбылось. Из всего происшедшего он не извлек никаких уроков и действовал по-прежнему, нарушая все законы. Его захватили за промыслом в чужих территориальных водах. Платить штраф вопреки закону и логике он отказался. Дело перешло в Международный суд в Гааге, и платить пришлось, только куда большую сумму, включая и немалые судебные издержки.
И все это терпели и Синица, и Ишков. И все это поощряло безрассудство Соляника. Он продолжал бушевать, точно обезумев. Навалился на иностранное судно, нанеся ему серьезное повреждение, и не признал своей вины, отказался платить за ремонт. Чем это кончилось, догадаться нетрудно: Гаага и такой же результат. На этом и кончилась морская карьера Соляника, если не считать, что некоторое время затем он командовал баржей. Потом работал в жэке. Незадолго до смерти предложил построить за свой счет (!) траулер, которому бы дали имя «Алексей Соляник». Это предложение поддержки не нашло.
«Комсомольской правде» запретили дать сообщение о том, что Соляник освобожден от занимаемой должности. Это поручили газете «Известия». И не просто сообщить сам факт, а дать развернутый очерк о хаосе, который творится на флотилии перед выходом ее в рейс, о возмущении китобоев, недовольных беспомощностью нового капитана Бориса Макаровича Моргуна. По сути дела, это было задание скомпрометировать того, кого вынуждены были поставить вместо Соляника. Написать материал поручили опытному специальному корреспонденту газеты Савве Морозову. На Прощание сказали: «Учтите, это не просто задание редакции, это указание ЦК партии».
Он уехал в Одессу, изучил положение дел и, вернувшись, доложил: «За долгие годы работы в печати я впервые не справился с заданием. Я не могу написать очерк, который вы от меня ждете». В Одессу послали другого корреспондента, но было поздно: флотилия уже снималась с якорей. Так и не появилось в «Известиях» «По следам выступления «Комсомолки».
На 12 лет моложе Соляника, доброжелательный, спокойный Моргун обладал опытом не меньшим, чем Соляник. Всю жизнь — на море. Во время войны при высадке десанта еще совсем юношей был ранен, потом при таких же обстоятельствах контужен. Он знал Арктику, как родной дом.
Но тяжким оказался юбилейный рейс. Кое-кто на берегу делал все, чтобы сорвать его. Не присылали транспорт за китовой продукцией. Были забиты мясом все морозилки, завалены палубы мешками с китовой мукой, некуда было девать жир, а его в иные дни прибавлялось по тысяче тонн. Не присылали горючее. Когда его оставалось на двое суток, сообщили, что танкер прибудет через 22 дня. Значит, на двадцать дней ложиться в дрейф, на двадцать дней прекращать промысел. А тут еще с невиданной силой разразились штормы, будто взрывалась Антарктика. Обледеневали в тумане китобойцы.
Однако энтузиазм китобоев был так велик, что им удалось преодолеть все. План был значительно перевыполнен. С огромной моральной и трудовой победой китобои вернулись домой. Следующий рейс прошел так же успешно.
А из третьего рейса пришла радиограмма о том, что Моргун упал в трюм. Глубина трюма — 13 метров. Он сварен и склепан из толстой корабельной стали.
На флотилию срочно отправилась специальная комиссия. Она пришла к выводу: несчастный случай.
Китобои в это не поверили. В районе трюма капитану нечего было делать, ему незачем было туда идти. Но если бы и оказался там по чьему-то вызову, не мог оступиться. И не только потому, что опытный моряк, — высота железного комингса, ограждающего трюм, — больше метра. Если бы даже заглядывал туда, упасть не мог. Китобои считают, что Моргуна убили. Но это только версия. Как и они, я ничего доказать не могу.
* * *
Практически дело Соляника решал не Секретариат, а Президиум ЦК КПСС, ибо в решении принимали участие шесть членов, два кандидата в члены Президиума и два секретаря ЦК. По неопровержимым фактам и документам все видели: Соляника надо исключать из партии и отдавать под суд. Но стеною сошлись две силы: с одной стороны, Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, Отдел пропаганды и агитации ЦК, редакция, поддержанная, видимо, некоторыми членами Президиума ЦК, а с другой стороны — Шелест, Подгорный, Коротченко, Суслов и второй эшелон — Синица, Ишков, Рытов, Денисенко.
И Брежнев пошел на компромисс, как пойдет он потом десятки и сотни раз.
То было другое время, и даже такое решение Секретариата ЦК о Солянике было воспринято как большая победа. А те, кто потерпел поражение, не смирились. Они мстили. Первым это почувствовал 3. Сердюк — его отправили на пенсию.
После публикации статьи и всей этой истории Ю. Воронова из «Комсомолки» убрали. Назначили ответственным секретарем «Правды». Пост солидный, вроде и понижением нельзя считать, но то было лишь первым шагом.
Когда страсти улеглись, «Правде» предложили послать Воронова корреспондентом в ГДР, где и продержали четырнадцать лет. За эти годы его, опытного редактора, талантливого поэта, члена Союза писателей СССР отделы ЦК, СП СССР не раз представляли на различные должности в сфере литературной и не на такие уж большие посты, например, в качестве редактора «Литературной России» или зам. редактора «толстого» журнала, но каждый раз путь преграждал Подгорный. Когда не стало Подгорного, на пути Воронова встал Суслов. И только после того, как не стало и Суслова, Воронова избрали одним из секретарей Союза писателей СССР. Сейчас он заведует Отделом культуры ЦК КПСС.
Думаю, что припомнили это выступление газеты и всем, кто участвовал в проверке опубликованных фактов и занял тогда честную, принципиальную позицию.
Как в дальнейшем сложились судьбы людей, горой стоявших за Соляника?
Синицу освободили от работы. Но недолго он ходил без дела: назначили начальником Украинского речного пароходства. Ишкова в связи с нашумевшим делом «Океана» тихонько отпустили на пенсию, как только он внес 27 тысяч рублей за «подарок» от мафии.
Его заместителя Рытова, самого активного и изобретательного защитника Соляника, по тому же деду «Океана» приговорили к расстрелу. Начальник главка китобойной флотилии Денисенко по другому уголовному дел>у был осужден на восемь пет. Генерал-лейтенанта Гайдамаку исключили из партии.
Сложные чувства владели нами, когда мы уходили из здания ЦК. С одной стороны, вроде победа. Миновала реальная угроза, что выступление газеты признают клеветническим, и пусть не исключен из партии, но снят с работы Соляник Но не покидало состояние растерянности. Высокого ранга руководители — первый секретарь обкома партии, министр—докладывают Центральному Комитету явную ложь, понимая, что те, кто их слушает, знают это. Как же так? Страшно было подумать, но мыслями человек не управляет, и они назойливо лезли в голову: как же Брежнев, да и другие секретари ЦК могли молча слушать, а то и поддерживать ложь и жертвовать делом, честью, справедливостью, правдой, во имя каких-то неведомых, непонятных нам интересов и целей? Но это было только начало.
Аркадий Сахнин
«Известия», 24.09.1988
Statistics: 16
«Дело врачей» и судьба одной семьи
Под рубрикой «Хроника» 13 января 1953 года все центральные газеты поместили сообщение ТАСС «Арест группы врачей-вредителей». В сообщении ТАСС заявлялось, что «все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода... состояли в наемных агентах у иностранной разведки...»