Комиссар, перебежчик, предатель
Люди с подобной биографией обычно уходят из жизни с чьей-то «помощью».

12 ИЮНЯ 1938 года. Южная окраина Приморской области.
В глубоких сумерках трое уверенно вышли на едва заметную под ногами тропу. Тот, что небольшого роста, в сером комбинезоне и кепке, негромко давал указания.
Это был начальник Управления НКВД СССР по Дальневосточному краю, комиссар госбезопасности третьего ранга Люшков Генрих Самойлович, который одновременно являлся и старшим начальником здешних пограничных войск. Слушающий его К. Гребенник, начальник Посьетского погранотряда, знал: сегодня ночью по личному указанию наркома Н. Ежова Люшков должен провести встречу близ границы с весьма важным агентом, имеющим доступ в руководящие круги маньчжурских властей и японских оккупационных войск. Этот ценный информатор хорошо владеет русским языком, поэтому встречу с ним Люшков проведет один на один. Там же передаст ему вознаграждение — 4000 гоби... И отсюда к месту встречи Люшков пойдет тоже один; и потому на всякий случай он засунул под комбинезон «маузер» и «браунинг»...
Дальше его провожал заместитель начальника разведотдела краевого управления лейтенант госбезопасности Константин Николаевич Стрелков. Вскоре они разошлись: Люшков продолжил путь, Стрелков залег в трехстах метрах от места встречи Люшкова с агентом. Возникни опасность — и он должен кинуться на помощь.
НАСТУПАЛО утро 13 июня 1938 года. Полицейские Ханчунского погранполицейского отряда Катосима и Танобин не спеша обходили свой участок.
Вдруг они уловили, что кто-то идет. Оба присели: в густом тумане показались очертания человека. Когда тот подошел на 40—50 метров, полицейские окликнули его. Человек мгновенно остановился, вытащил из-за пазухи два револьвера и бросил их на землю, а потом высоко поднял руки.
Нарушитель границы был одет в серый комбинезон.
Полицейские отвели его в с. Тойсон. Там он отдал свое удостоверение. С большим трудом записали они так, как поняли, фамилию и имя задержанного: Юсиков Енириф (т. е. Люшков Генрих).
Уведомленный своими подчиненными о задержании беглеца, в Тойсон немедленно выехал Суэки Хифуми, командир подразделения Ханчунского пограничного отряда. Там он увидел Люшкова. Под его комбинезоном — гимнастерка военного образца, черные брюки-галифе с красным кантом. На гимнастерке прикреплено три ордена. Полицейские доложили, что, кроме двух револьверов, у Люшкова обнаружено 4000 маньчжурских гоби и 300 рублей.
После краткого опроса комиссара госбезопасности переодели в гражданское и отвезли в город Ханчун. Здесь по разрешению местной японской военной миссии он дал в отеле «Аконта Ямато» первое интервью.
Как писали позднее журналисты. он «безжалостно разоблачил сталинскую безумную деятельность, направленную на борьбу с политическими противниками».
В то время, когда Люшков давал интервью ретивые следователи УГБ с пристрастием допрашивали уже арестованного К. Н. Стрелкова добиваясь от него «правдивых показаний о своем содействии в бегстве за границу изменнику Родины».
Командование Квантунской армии предложило доставленному в Харбин Люшкову опубликовать в эмигрантских газетах и журналах открытое письмо о причинах своего бегства из СССР, что он и сделал. Наряду с заявлением и автобиографией Люшкова были помещены его фотография в военной форме, фотокопии партийного билета, удостоверения личности и депутата Верховного Совета СССР, пропуск на XVII партсъезд.
Неизвестно, какие документы унес Люшков в Маньчжурию и передал японским властям. Но в эмигрантской прессе указывалось, что он — большое приобретение для Японии, оказал японскому командованию значительную помощь в выявлении действительной мощи советских войск, расположенных на советско - маньчжурской границе... Журнал «Рубеж» поместил фотографию Люшкова вместе с офицерами генерального штаба японской армии, которым он давал пояснения по карте Советского Союза.
Конечно, советскому руководству важно было узнать, какие все же показания дает Люшков. Попытку выяснить это, делал корреспондент югославской газеты «Политика» и французского агентства «Гавде» Брайко Вунелич, активный участник группы советского разведчика Зорге.
В целях нейтрализации беглого комиссара госбезопасности, пыталось «нащупать» его истинное местонахождение и УГБ Дальневосточного края. Однако смелые прожекты так и остались на бумаге: их уже некому было выполнять. При первой же волне массовых репрессий почти все работники разведотдела УГБ знавшие и державшие в своих рунах зарубежные каналы, погибли.
НО НЕ ТОЛЬКО за выдзчу секретов государственной важности японские власти хорошо приняли Люшкова. Они знали: ревностно выполняя указания и требования «вождя народов» и его камарильи, Люшков, прибыв на Дальний Восток, развязал невиданный и откровенный террор, им была репрессирована значительная группа командно-политического состава войск, дислоцировавшихся по периметру советско-маньчжурской границы. Сотни опытнейших пограничников и контрразведчиков оказались за тюремными решетками...
Это бегство за рубежом, и в первую очередь в японских правящих кругах, расценили как факт возникновения в высших кругах советского руководства движения против Сталина, в крупнейших японских газетах «Асахи», «Токио Ничи-Ничи» появились интервью Люшкова, в которых он представлялся как участник антисталинской организаций, существовавшей в СССР.
Но какой же Люшков антисталинист? Только на двух заседаниях «троек», состоявшихся в конце марта 1938 года под его председательством, он вместе с прокурором Хитрово и секретарем крайкома Анисимовым вынес смертный приговор сотням «антисталинистов».
Последний такой приказ о расстреле нескольких десятков невиновных Люшков отдал за четыре дня до своего побега.
Вспомним: в Хабаровск он прибыл в конце июля 1937 года на должность начальника У НКВД по Дальневосточному краю, которую в то время занимал Дерибас. Используя полученные в Москве полномочия. Люшков арестовал Дерибаса со всеми его заместителями а потом — почти весь руководящий состав УГБ пограничной службы За ними в тюоьму пошли и рядовые работники. Все они обвинялись, с небольшими вариациями, в принадлежности к «правотроцкистской организации существовавшей в системе органов НКВД Дальнего Востока»... А затем начались и массовые аресты гражданского населения и вновь на «тройках», как правило. председательствовал Люшков.
Бывший сотрудник отделения охраны Управления НКВД края Николай Степанович Кардовский рассказывал мне, что оставшийся в Хабаровске за Люшкова начальником управления его заместитель Г. М. Осиннин — его давнишний сослуживец и соавтор многих сфабрикованных следственных дел еще по Азово-Черноморскому краю, уведомил находившегося в Приморье Люшкова: в Хабаровск вскоре прибудет Т. Горбач — бывший начальник Новосибирского управления НКВД. Люшков вполне мог предположить, что Горбач, вероятно, располагает такими же полномочиями, с какими он сам приехал в Хабаровск в прошлом году...
Чтобы не разделить судьбу арестованных им же чекистов края, он решил упредить события и бежал за кордон.
Несмотоя на предательство Люшкова. продолжала свою деятельность а Японии разведгруппа легендарного «Рамзая». Не была поколеблена и уверенность японской разведки в преданности им агентов «Старика» и «Большого корреспондента» — ключевых фигур многолетней оперативной игры хабаровских ченистов с японцами, удачно «подставленных» японским спецслужбам в Маньчжурии в начале 30-х годов...
В ТОКИО Люшков служил в гражданском «Бюро по изучению Восточной Азии», которое находилось под руководством генштаба. Обрабатывая материалы советской прессы и радио, Маратов (под такой фамилией выступал Люшков), готовил сводки об экономическом положении нашей страны, и они учитывались японским генштабом при разработке наступательных операций против СССР. Маратов выступал и как советник второго отдела штаба Квантунской армии, участвовал вместе с японцами в создании планов их разведслужб против СССР.
В конце июля 1945 года Люшков был переведен в Дайрен для работы в интересах Квантунской армии...
С вступлением советских войск в Маньчжурию Люшкова искали самостоятельно и каждый по-своему, а главное — вразнобой, и органы армейской контрразведки, и оперативные группы приграничных областных управлений. Увы, безрезультатно. Правда, при разборке архивов штаба Квантунской армии обнаружили альбом с фотографиями Люшкова, фотокопиями его личных документов.
А МЕЖДУ тем в Дайрене Маратов, то бишь Люшков, заявил своему начальнику, что он боится быть захваченным частями Красной Армии. Люшкова с переводчиком поселили в местной гостинице «Ямато» под фамилией Ямогучи Хасимото и приказали ждать — его дальнейшая судьба обсуждалась генералами. Были четыре варианта: дать ему возможность бежать из Маньчжурии; в случае требования Советского Союза — выдать; вообще бросить его на произвол судьбы. И как крайность — убить или отравить. Решение приняли однозначное: если Люшков откажется от самоубийства, то...
19 августа, вечером, начальник Дайренской японской военной миссии Такеокз вместе с сотрудником миссии Ивамото предложил Люшкову зайти для переговоров по его делу.
«Я имел намерение отравить Люшкова в кабинете, — давал потом показания Такеока, - для чего имел при себе в маленьком флакончике 5 граммов цианистого калия в кристаллах... Я предложил ему чай, рассчитывая незаметно положить в него яд...
Однако Люшков пить чай не стал. Я стал вести разговор о том, чтобы он покончил самоубийством. Но Люшков отказался и опять настоятельно требовал создать ему условия для побега. Сделав вид, что не возражаю, я предложил пойти в порт, подыскать судно, на котором он мог бы уплыть в Китай. На ступеньках к выходу во двор я быстро зашел вперед и внезапно из браунинга выстрелил ему в левую сторону груди. Он упал».
Далее — фрагмент допроса начальника разведывательного отделения этой миссии Аримицз Кадзуо:
«Такеока приказал нам отнести труп в заднюю часть двора. Когда мы стали поднимать его, человек застонал. Такеока приказал мне задушить этого человека, но я отказался. Тогда Такеока приказал его застрелить.
Я взял пистолет и выстрелил в висок. Труп мы завернули в одеяла, отнесли его на задний двор, бросили на кучу угля...»
Той же ночью Такеока предложил труп кремировать как японского военнослужащего Ямогучи, покончившего жизнь самоубийством...
Так закончился путь Геноиха Люшкова — не только одной из зловещих фигур времен сталинского беззакония на Дальнем Востоке, но и — обыкновенного предателя Родины.
С. НИКОЛАЕВ
Газета «Труд», 05.08.1990 года
Statistics: 31
Как это случалось
Домашних животных в селах не было, как и не было собак, кошек и прочей живности. Воробьи, и те с опаской появлялись на улицах. Все было съедено.